Читать «Снизу вверх» онлайн - страница 69

Ѳомичъ пересталъ смѣяться.

— Нѣтъ, ты этого не сдѣлаешь, Михаилъ Григорьичъ, — возразилъ онъ серьезно, — а если сдѣлаешь, самому будетъ стыдно. Петрушка и безъ тебя битъ… Ты, пожалуйста, не обращай вниманія на него — пусть его мелетъ… Теперь лучше пойдемъ обѣдать, я тебѣ разскажу кое-что про этого несчастнаго.

Михайло послушался и мало-по-малу успокоился, хотя еще и за столомъ нижняя губа у него дрожала… Но когда, узнавъ, въ чемъ дѣло, засмѣялась и Надежда Николаевна, то Михайлѣ сдѣлалось стыдно. Онъ попробовалъ улыбнуться и внимательно сталъ слушать Ѳомича.

— Ты самъ замѣтилъ, Миша, какъ этотъ Вороновъ завирается. Онъ, можетъ быть, тебѣ разсказывалъ, что бывалъ на петербургскихъ заводахъ? Вретъ онъ! Вообще онъ то и дѣло вретъ… Ты самъ слышалъ, какъ онъ постоянно употребляетъ иностранныя слова? Но онъ ихъ не понимаетъ, и ежели говоритъ вообще, то смысла нѣтъ — таку чушь поретъ, что хоть уши затыкай… Да вотъ недавно приходитъ онъ ко мнѣ и говоритъ, что у него меланхолическая шея… Ну, что ты тутъ сдѣлаешь съ нимъ?… „Да дуракъ, говорю, ты, отчего ты никогда попросту не скажешь, что у меня, молъ, худая, длинная шея, какъ у журавля? Вѣдь это слово-то, говорю, и не идетъ сюда, дуракъ!“ Иногда вотъ такъ обрѣжешь его, а иногда плюнешь только, — ну тебя совсѣмъ! Вранье его особенное. Онъ дѣйствительно много слышалъ, но настоящаго-то ничего нѣтъ у него, что-то смутное осталось у него отъ всего слышаннаго, и вотъ этимъ онъ и козыряетъ. Однимъ словомъ, замѣть себѣ, что никакой своей мысли, ничего своего у него нѣтъ. И, во-вторыхъ, замѣть, всю жизнь онъ былъ игрушкой… Ну, теперь ужь я по порядку разскажу, откуда вышелъ такой человѣчище… Жилъ онъ сначала въ деревнѣ съ матерью, съ сиротой, — мать-то его и теперь жива… Деревни я не знаю, какъ и что тамъ, но думаю, что бывали у нихъ такія времена, что пищей ихъ былъ больше ничего, какъ лукъ. Однимъ словомъ, горько! Прожилъ онъ такимъ манеромъ съ помощью лука до одиннадцати лѣтъ и по одиннадцатому году мать отвезла его вотъ сюда, въ городъ, и отдала въ ученье къ слесарю. Какое нашему брату ученье — ты самъ знаешь… Но битье вѣдь глядя по человѣку. Ежели человѣкъ имѣетъ что-нибудь въ себѣ, внутри, какую-нибудь мысль, надежду, то битье ему ни почемъ, онъ его хорошо переноситъ. Лупи его сколько хочешь, а ужь онъ добьется своего. А вотъ ежели котораго человѣка бьютъ, и въ то же время у него нечѣмъ подпереть извнутри это битье-то, ну, тогда одна мука. Вотъ такъ и Петруша. Его били, а онъ только плакалъ и чувствовалъ боль. А били его слесаря здорово, хотя не больше прочихъ. Петрушка два раза пробовалъ бѣгать домой, но одинъ разъ поймалъ его самъ хозяинъ, а другой разъ сама матъ привезла его обратно. Разъ онъ также хотѣлъ утопиться, но его вытащили за волосы живого. Однако, черезъ нѣкоторое время кончилъ онъ свое ученье… Да и то плохо же! Онъ можетъ работать на заводахъ, съ машинами, со всѣми инструментами, по чертежу, когда ткнутъ ему въ носъ, что надо, но самостоятельно ничего не можетъ. Вотъ теперь онъ перессорился со всѣми заводами — и голодаетъ, а голодаетъ потому, что самъ отъ себя ничего не можетъ, замка не починитъ…