Читать «Исторические портреты (Петр I, Иоанн Грозный, В.И. Ленин)» онлайн - страница 86

Евгений Дмитриевич Елизаров

Да, это и в самом деле так: жестокость вовсе не была чем-то исключительным в то время. Но, думается, растворение Иоанна в этом общем ряду не совсем уместно. Кровь, проливавшаяся им, была другого цвета. Он творил расправу вовсе не за еретические отклонения от какой-то ортодоксии, не за тайные ковы, способные подточить устои государственности, но брал на себя труд судить преступную душу всего своего народа. Своим судом Иоанн взвешивал отнюдь не уклонения от каких-то предначертаний верховной воли, – совсем другое. Может быть, как никакое другое, царское ремесло предполагает глубокое знание людей. Обладавший острым умом и наблюдательностью, человек порыва и крайностей, он, может быть, благодаря именно этим чертам своего характера был способен проникнуть в самую душу подданного. Как кажется, ему уже не была интересна никакая мирская суета, значение имело только то, чем дышала она. Она же дышала святотатством, ибо не жить одним им и значило святотатствовать.

9. Царское проклятие

Но мы сказали, что царский гнев выжигал уже не просто отдельные гнезда измены, тотальная расправа вершилась над всею Россией.

Вглядимся еще раз в самый состав опричных земель, отторгаемых от того, что составляло врученную ему державу.

Важнейшие торговые пути, ключевые центры тогдашней экономики, призванные заступать пути иноземному вторжению опорные стратегические пункты – вот что включали в себя владения, вдруг выделяемые самодержцем опричь самой России. Изыми их из единого ее организма – и жизнеспособность огромной державы окажется не просто подорванной – уничтоженной. Все дальнейшее ее существование сведется к предсмертной агонии. Впрочем, именно агония и долженствовала быть неизбежным и закономерным следствием этой свирепой административной вивисекции.

Никакой контекст никакой борьбы с никакой боярской оппозицией не в состоянии был вместить в себя весь этот апокалиптический беспредел, все вершимое в те дни живодерство. Никакой ненавистью ко всем несогласным с той великой самодержавной идеей, которую впервые рождало его кровавое царствование, нельзя было ни объяснить, ни – тем более – оправдать то проклятье собственному народу, которым дышали грозные тексты царских указов. Лишь одно могло быть движущей пружиной творимого в страшные дни беспредела – не знающее никакой пощады тайное вожделение самодержца всеобщей любви и поклонения.