Читать «Обетованная земля» онлайн - страница 34

— Согласен, — сказал я и вытащил свой тощий кошелек.

Брюссельский музей, где я некогда скрывался, владел богатой коллекцией китайской бронзы. По вечерам, когда музей закрывался, директор выпускал меня из каморки. Я должен был не включать свет и держаться подальше от окон, но мне разрешалось ходить в туалет и бродить в темноте по залам. Утром, еще до прихода уборщиц, я снова запирался в своей комнатушке. Это было очень своеобразное художественное воспитание: одинокое, пугающее, призрачное. Поначалу я все время прятался за оконными шторами, часами разглядывая улицу, подобно тому как на Эллис-Айленде я подолгу разглядывал панораму Нью-Йорка. Однако вскоре я бросил это занятие, заметив молодчиков в эсэсовской форме в толпе обычных прохожих и солдат. Чтобы поменьше думать о своем положении, я по ночам занимался окружавшими меня картинами и художественными коллекциями. Моя довоенная практика, которую я проходил, работая носильщиком у Людвига Зоммера, пошла мне на пользу. Да и сам я два семестра изучал в Германии историю искусств, рассчитывая стать художественным критиком. Когда я пустился в бега, с этими планами пришлось расстаться. Я не настолько знал иностранные языки, чтобы писать на них статьи.

И вот, блуждая глухими, призрачными ночами в гулких, пустых коридорах музея, я насильственно возбуждал в себе интерес к искусству, чтобы, насколько возможно, не думать о своем положении. Я знал, что если и дальше буду таращиться на улицу, то мое дело пропало. Надо было двигаться дальше. Китайская бронза привлекла меня в первую очередь. Ясными лунными ночами я пытался ее обстоятельно изучать. Она слегка поблескивала, как нефрит или как бледный сине-зеленый шелк. Оттенки патины постоянно менялись, по мере того как менялся тусклый лунный свет за окном. За эти месяцы я узнал, что вещи начинают говорить только тогда, когда на них долго смотришь. Я научился этому от отчаяния, пытаясь хоть как-то превозмочь свой страх, но долгое время мне удавалось разве что убежать от самого себя, пока однажды ночью, при свете молодого месяца, под рев порывистого весеннего ветра, я вдруг не понял, что в первый раз забыл о своем страхе и на считанные мгновения почувствовал таинственное прикосновение бронзовой вазы, стоявшей передо мной. Ничто не разделяло нас более, в тот краткий миг весь мир куда-то исчез, осталась только беспокойная ночь, безмолвная бронза и лунный свет, ожививший ее, да еще что-то внутри бронзы — одушевленное существо, которое, затаив дыхание, вместе со мной безмолвствовало и внимало, забыв о своем «я». С той поры мне все чаще удавалось забыться, отключить свое самосознание.

Через несколько недель директор принес мне карманный фонарик, чтобы я пользовался им у себя в каморке. Видимо, он понял, что мне можно доверять и что я не буду включать фонарик в музейных залах. Я был счастлив, словно мне вернули дар зрения. И чтения. Он разрешил мне брать к себе в каморку книги из библиотеки и читать по ночам. По утрам он сам забирал их у меня. А заметив мой интерес к китайской бронзе, время от времени позволял мне забирать к себе какую-нибудь вазу или фигурку, которую я также возвращал ему утром, когда он приносил мне очередную порцию бутербродов. О том, что я скрываюсь в музее, кроме директора знала только его дочь Сибилла. Однажды, когда он разболелся и не мог ходить на работу, ему пришлось ей обо всем рассказать. Она приходила в музей за его почтой и приносила мне бутерброды в пергаментной бумаге, которые она прятала между своих грудей. Иногда они сохраняли тепло ее тела, а бумага благоухала легким ароматом гвоздики. Я очень любил Сибиллу, но это была почти безличная любовь, о которой она едва ли догадывалась. Я любил в ней все то, что сам давно утратил: свободу, беспечность, надежду и сладостное томление юности, ушедшей от меня навсегда. Я едва ли смог бы представить себе совместную жизнь с ней — она была для меня скорее символом: теплым, близким, но недосягаемым символом всего, что давно было мною утеряно. Моя юность оборвалась внезапно — под предсмертные крики моего отца. Он кричал целый день, и я знал, кто прислал к нему убийц.