Читать «Я не свидетель» онлайн - страница 3

Григорий Соломонович Глазов

— А где Сашенька?

— Женя повела его на утренник в Дом офицеров. Виталий звонил.

— Что ты ищешь?

— Бумажки, справки. То, что понадобится.

— Она подошла ближе. Левин помог снять шубу.

— Принеси тапочки, — попросила.

Когда, водрузив шубу на вешалку, он вернулся с тапочками, она участливо сказала:

— Не нервничай, Фима. Когда-то же надо уходить. Все люди так. Как-нибудь проживем, с голоду не умрем. Твоя пенсия, я еще работаю…

— Я не нервничаю, просто… — и он подумал, что действительно материальная сторона не так уж беспросветна: на юрфаке в университете он читал курс криминалистики, имел дипломников, вел практические занятия в школе милиции…

— Ты Виталию сказал, чтобы он хлеб купил? — уже из кухни спросила жена.

— Нет.

— И мусор второй день не вынесен.

— Я схожу за хлебом, потом мусор вынесу…

Магазин был рядом, через дорогу, поэтому Левин не стал переодеваться, натянул на старую фланелевую ковбойку куртку, обмотал шею шарфом и как был в домашних джинсах, вытертых до белых пролысин, вышел.

Когда вернулся, жена сказала:

— Тебе звонили. Какой-то Михальченко. Просил позвонить. Сказал, что ты знаешь его телефон — она держала в одной руке алюминиевую кастрюлю, в которой вчера подгорела каша, а в другой жесткую металлическую мочалку. Кто это? — Жена подозрительно посмотрела на него.

— В Ленинградском райотделе в угрозыске работал. Капитан. Два года назад его комиссовали, бандит прострелил ему руку. Нерв перебит, пальцы плохо сгибаются. Хороший парень. Молодой еще, тридцать четыре года.

— А что он хочет от тебя?

— Не знаю. Сейчас выясним. — Левин подошел к телефону, набрал номер, который помнил на память — десятки раз звонил, нередко и по ночам, когда требовалось.

— Иван? Здоров! Звонил?

— Есть разговор, Ефим Захарович. Надо бы встретиться, — ответил Михальченко.

— Что так таинственно? Ты ведь уже не у дел.

— Как сказать… По телефону сложно.

— Давай тогда завтра. Я с утра буду в прокуратуре. Часов в одиннадцать годится?

— Годится.

— Значит, до завтра…

2

Лето в этих краях знойное, а зима лютая. Плоская, без горбинки, до тоски пустая иссушенная степь продувается ветрами. От резких перепадов температуры на дувалах и на глинобитных стенах домов постоянные, словно морщинки, трещинки. В жару они забиты летящим из степи горячим песком, а в холода — острыми крупинками заледеневшего снега. Жилища, в какие еще не подвели газ, отапливаются по старинке кизяком и саксаулом. Его серые кусты, похожие на ревматические пальцы местных старух, дрожат на ветру за околицей, припорошенные жестким снегом. Но в любую пору года легкий дымок и теплый хлебный дух плывут со дворов, исходя из глубины прокаленных за десятилетия тандыров, где хозяйки пекут лепешки. Пекут их, разумеется, прежде всего казашки, узбечки, уйгурки и татарки — как это делали наверное еще до пророка Магомета их предки. Но обучились этому и живущие в поселке корейцы и даже греки, немцы и русские, поселившиеся здесь в разное время и по разным причинам.