Читать «Летчик Мишка Волдырь» онлайн - страница 49

Ребята притихли, как завороженные, слушая гортанные, чудные звуки непонятного языка.

— Мы хоть и ничего не поняли, но никогда этого не забудем, — в восторге сказала Вера Хвалебова, когда черкес, вспоровши кинжалом мешок, стал оделять ребят пригоршнями орехов.

Кочерыжка сидел рядом с ним, обхватив руками колени и не спускал с него глаз.

— Вот такие бывают, наверно, разбойники, — сказал он Мишке Волдырю.

Шурка Фролов крикнул — На шарап! — и кинул свои орехи в воздух. Ребята их живо расшарапали, а Шурка Фролов снова подошел к мешку.

— Ох, и люблю же я из-подтешки таскать золотые орешки! — заливался он, опуская новую пригоршню орехов за пазуху. — Они мне нужны, ты не думай, — вдруг остепенившись сказал он черкесу. — Половину я дам Косте, потому что он у меня жадный. Я ему и то говорю: «Косой, на мосол!» а он: «Не вижу». «Косой, на другой!» «Не слышу», — «Косой, на мякушку» — «Давай, батюшка!» — А половину я в Москву привезу, вот, скажу, черкесский сундук.

— Фундук, а не сундук, — ткнул его в бок Костя.

— Ну, фундук. Я кондуктору орех дам, скажу — вези нас двоих за орех. А он скажет — на-кой мне твой орех? Езжай даром. Так, дядя?

Черкес все улыбался, пригоршню за пригоршней пересыпая фундук из бездонного мешка в широко открытые руки.

Теперь и туапсинские ребята осмелели и облепили широкоплечего горца. Другие пошли состязаться с москвичами в ходьбе на руках и в ходьбе колесом, иные пошли прыгать стрекозой далеко, до самого шоссе, а иные упрели и пошли искупаться в море, потому что на после обеда была назначена большая игра — Махно и Буденный.

XXXI. Готовься к отлету

Вот тебе лето и прокатилось. Быстро оно прошло или медленно? Если вспомнишь теперь, кажется быстро. А если в самый зной бредешь по шоссе домой, распаришься и разморишься и вдруг вспомнишь, что в Москве, у дворника в чулане спрятаны у тебя «Снегурочки», что там, у Горбатого моста, зимою веселье, скрипучий снег и крепкие ледяные горки, что из-за угла нет-нет, вылетит там на салазках губастый Егорка и зыкнет так, что хмурый прохожий выронит в снег пузатый сверток, — вот тогда, ох, каким длинным и тягучим покажется лето! Ну его совсем, с Кавказом вместе.

Пора, пора. Уже в лесу поспели каштаны и грецкий орех; уж давно у ребят в сундуках гниют дикие груши, а на крышах без толку сушатся и пересушиваются рыжие ломтики яблок. Инжир — и то созрел, клеится и липнет. Зажились, пора возвращаться.

Шурка целый день бегает за Шариком. Уж наготовил даже веревку, — Шарика повезут в Москву — завхоз позволил. Ну, как в последнюю минуту убежит?

Александров сколачивает четвертый сундук. В одном орехи, чищенные, без зелени—220 штук. В другом — каштаны, без счету. В третьем — сушеные груши. А куда черепаху?

— Да ведь тебя не пустят с этим, Катерина Степановна сказала — только по одному сундуку. Орехи все сдали сегодня на кухню, в общий мешок, — говорит ему Мишка Волдырь.

— Шалавые! В общий мешок! Там, небось, поделят поровну. А если я по дороге захочу кушать?

— Мне что? Сколачивай! — махнул рукой Мишка Волдырь.

— Вот так он всегда высчитывает, — усмехнулся Ерзунов. — Помнишь, я тебе третьего дня дал два подсолнуха? — передразнил он Леньку.