Читать «Точка приложения» онлайн - страница 7
Владимир Вольф
Тронулся по шаткой дорожке, но словно опомнившись, завернул в купе и сунул заранее освобожденного дьяволенка прямо в лаковую клешню - на мгновение прервав неутомимый поиск...
4
Рытин вынырнул из густого беспамятства в серый неуют простыней и леденяще-безмолвную пустоту. От такого просыпаешься с сердцем в горле осознав причину толчка и холостого вращения колес; съежившись, вдавившись в стенку в ожидании беспощадного, жадного как глоток удара...
Рытин подскочил и опершись ну руку, замер. Поезд не двигался. За окном было черно, лишь горизонт в сторону следования светился просыпанными огнями какого-то селения. В трюме угрюмо зарычал волосатый. Бой с чертями продолжался. Рытин перевел дух и подсветил часы. Было без четверти три. Поезд, видимо, остановился только что; Рытин мог поклясться - тугое резиновое чувство, завершившее его падение во сне, было подарком реальности. А реальность была незатейливой - они стояли, наверняка пропуская какой-нибудь опаздывающий, особой важности состав. Подобных стоянок доныне было уже две, и Рытин тоскливо ощутил никчемность своего пассажирского, путавшегося под колесами литерных титанов. Он кисло улыбнулся недавнему ужасу и спустился вниз. Волосатый храпел спиной вверх - разглядывая его шелковистую стерню, Рытин вдруг вспомнил, что у Рытина (?????) напрочь отсутствует растительность. Точнее, на восковой голове темнел ухоженный полубокс, но ни бровей, ни ресниц Рытин вспомнить не смог. Так стрижет пламя.
В коридоре оконный ряд темнел как покадрово засвеченная фотопленка. Рассеяно поморгав своему взлохмаченному призраку, зеркально бредущему обочь, Рытин вышел в тамбур. Тамошние стекла не отражали - лишь светились бородавками запотелости. Пробирала свежесть. Норовя извести уголек, потрескивала сигарета. А Рытина изводил похмельный стыд. Стыд за прошлые застольные подвиги. Стыд за присутствие в былых студенческих кампаниях, где он таился как имплантант под кожей и терпеливо ожидал своего часа.
Именно тогда Рытин, подловил дыру в разговоре, вываливал окровавленный фарш Потапчука и ловил, хапал разлитую, с неловко давимой икотой тишину, сгребал взгляды девочек, разинутые липко и жадно - как у росянок, упивался желваками на кирпичных от хмеля скулах товарищей...
Это была игра - одни завидовали успеху, другие - ведь поклонялись не ему, но жесту, действу, с определенной верой, что они-де поступили бы куда эффектней - хоть бери да снимай клип с тугими дынями бицепсов и бряком цепей...
А поутру он видел себя - сухого паренька в пыльной робе, летное поле, чуял спазм в сердце от слияния собственных нервов с нервами летчика и обреченных в городе. Слышал тающее эхо безрассудства, толкнувшее на поступок, о котором он ныне мог только мечтать. Казалось - жил-то он всего несколько смертельно красивых мгновений в плохо придуманном мире, и зная, что сам давно уже стал таким же придуманным, блеклым, лихорадочно цеплялся за воспоминания - догорающие как "МИГ" в пыльной степи.