Читать «Золотые миры (Избранное)» онлайн - страница 64
Ирина Николаевна Кнорринг
Не променяла б ни на что на свете.
Теперь не то.
Шумит осенний ветер.
И скрипят надоедливо ставни…
Шум дождя за туманным окошком
Мне напомнил горячее лето,
Шум прибоя и ветер морской.
Это всё, что осталось
От песка и от тени загара,
И от яркого, знойного солнца.
«Там, над каналом, видно из Сафята…»
Там, над каналом, видно из Сафята —
Засыпаны алмазами огней,
Сверкают ярко-тёмные громады
Вчера вошедших кораблей.
Как много яркости, как много света,
Мигающих, сигнальных огоньков!
Как тусклы редкие огни Бизерты,
Как бледны звёзды маяков.
Темно в Сфаяте. Через ставни кисло
Роняют окна бледные лучи.
Седая ночь над крышами повисла,
На облаках колдует и молчит.
Здесь вечный бред. Здесь жизни слишком мало.
И в сердце мало солнечных лучей.
Невольно смотришь в сторону канала,
На блеск случайных кораблей.
Ревёт во мгле тревожная сирена,
Скользит прожектор по воде.
Ненастный дождь лениво бьётся в стены…
Глухая злоба бродит в темноте…
«Всё писем жду, а писем нет…»
Всё писем жду, а писем нет,
И дни почтовые так редки.
Сквозь пыль струится тусклый свет
В законопаченную клетку.
Здесь, в этой клетке, вянут дни,
Как нерасцветшие бутоны,
Дрожат вечерние огни,
Дрожат закатные трезвоны.
А я покорно жду весны.
Когда весёлый луч весенний
Скользнёт с небесной глубины
На облупившиеся стены.
Всё жду весёлых дней, когда
Без тени злобы и упрёка
Американский карандаш
Напишет солнечные строки.
Но нет ни писем, ни весны.
И дни идут, идут мгновенья…
А мне взамен всего даны
Звенящие стихотворенья.
На этом письменном столе,
Покрытом тёмным одеялом,
Не раз в сырой, осенней мгле
Я строки робкие писала.
Пространство, время, жизнь мою
Я рифмой меряю крылатой,
И медленно, по капле пью,
Как чашу горького заката.
Печально стонут вечера,
Минуты холодны и немы,
Сегодня — то же, что вчера —
Латынь, стихи и теоремы.
И в тесной клетке, как в скиту,
Из часа в час переползаю,
Жду писем, солнца, жизни жду,
И дней погибших не считаю.
«Ведь молодость, как утро воскресенья…»
Ведь молодость, как утро воскресенья,
Как отблеск счастия, как пьяное вино.
И пусть мечта, как шум и блеск весенний,
Ворвётся шумно в раскрытое окно.
Пусть моя, надломлена, увянет,
Хмельное солнце, поблекнув, догорит.
Настанет время и для покаянья,
Настанет время — душа заговорит.
Ещё не раз под тень епитрахили
Забьётся совесть и заблестит слезой,
Горячий лоб ещё коснётся пыли,
И тронут губы оправу образов.
Настанет хмель последнего экстаза,
И в полумраке, не плача ни о чём,
У тёмных позолот иконостаса
Проснётся совесть и загорит свечой.
«Коснувшись головой дверного косяка…»
Коснувшись головой дверного косяка,
Я вглядываюсь в бледный вечер.
Под тёплой шерстью серого платка
Неровно вздрагивают плечи.
Седая темнота на низких облаках
Размерней дышит и тревожней.
Глухая дрожь в опущенных руках
Напоминает о возможном.
И этот вечер странно бледен и могуч,
