Читать «Золотые миры (Избранное)» онлайн - страница 253

В вечер синий и благословенный,

В городской звенящей тишине,

На мосту, над почерневшей Сеной —

Генрих вспоминает обо мне.

Зданья в мглу безлунную зарыты,

Свет скользит с шестого этажа,

Поднял конь железные копыта,

Тяжело и крупно задрожал.

А в кафе, под звонкий лязг бокалов,

В глубине, у крайнего стола,

Облик мой — веселый и усталый —

Сонно вспоминают зеркала…

А на скамьях милых и тяжелых,

Под сияньем свешенных огней,

В темном зданье коммунальной школы

В этот час не помнят обо мне.

И никто не видит, как смущенно,

В опустевшей, тихой темноте,

Там, на лестнице неосвещенной,

Притаилась плачущая тень…

6. VI.1928

Как всегда у Ирины это сознание несбывшихся надежд, мысль о «просроченных сроках» и «несдержанных обещаниях» нашло свое яркое отражение в ее стихах. Эта тема в ее словесном отражении становится даже одной из главных в ее творчестве — она так гармонирует с ее печальными думами. Месяца через три после свадьбы она написала стихотворение, в котором уже намечается и как бы заранее переживается крушение ее надежд и идеалов — оно, между прочим, произвело на мужа очень тяжелое впечатление.

Я накопила приметы

Много тревожных примет:

Будет холодное лето,

Матовый, облачный свет.

Будут задорные блески

В землю опущенных глаз,

Ветер запутает дерзко

Смысл недослышанных фраз.

Не повторенные встречи,

Не утаенная грусть,

Слабые, узкие плечи

Примут непрошенный груз.

В новой приниженной жизни,

В неумолимой борьбе

Будут рассказы о ближних,

И никогда о себе.

Длинные, цепкие руки

Сдавят до боли виски.

Мир потускнеет от скуки

И небывалой тоски.

Встанут забытые лица,

Кто и зачем — не пойму.

Дом, где так трудно забыться,

Станет похож на тюрьму.

Будут бессонные ночи —

Много тревожных ночей —

И неразборчивый почерк

При осторожной свече.

В полдень томленья и лени,

Как и в былые года,

Вдаль от парижских строений

Будут скользить поезда.

И на поляне в Медоне,

У белоствольных берез,

Сердце впервые застонет

От накопившихся слез.

Горечь — обиды — и цели —

Кто их сумеет нести?

И не услышанный лепет:

«Было. Не будет. Прости!»

3. IV.1928

А русская жизнь в Париже продолжалась своим чередом: происходили собрания поэтов, где Ирина часто выступала, обычно, с большим успехом, она бывала на собраниях «Дней», на которых были интересные доклады на политические темы, она посещала собрания «Зеленой-Лампы» — у Мережковских, и такие, как «День Русской Культуры» (эмигрантский ежегодный праздник). Все это ее интересовало и занимало. Но все это не могло заглушить ее темной тоски, и когда Ирина приходила домой, в свой «дом», эта «игра в Кнута Гамсуна» продолжалась. Юрий за книгой или за газетой. «За окном дождь. В комнате тикают часы, да скрипит на бумаге перо. Иногда шуршала газета. И — все. Так ползут вечера. А жить нечем, нечем, нечем. Переоценила я себя. Не сумела построить жизнь». Прочтя эту цитату, изображающую мирную картину, почти идиллию, читатель может быть в недоумении — отчего тоска? Ответа нет.

Развивая подобные настроения, Ирина, естественно, приходила к весьма трагическим заключениям. Вот ей кажется: «Наступает то время, когда мне надо как-то уйти от жизни, т. е. приближается та грань, за которую я никогда не заглядывала». Казалось ей, что с ее «исчезновением» все «вопросы», стоящие перед ней, вообще исчезнут, и смерть является в роли роковой неизбежности, логического конца ее болезни. Мысль o самоубийстве в стихах Ирины встречаются сравнительно редко и является скорее своеобразным литературным приемом. Так, например, появилось стихотворение, написанное на втором месяце беременности: