Читать «Золотые миры (Избранное)» онлайн - страница 135

Ирина Николаевна Кнорринг

И жадные глаза мужчин.

Под сеткой закопченной пыли,

На тихом берегу руки

Скользящие автомобили

Швыряют наглые рывки.

Вдоль стен, расхлябанной походкой,

С улыбкой лживой и ничьей,

Проходит медленно кокотка

В венце из солнечных лучей.

И в головном уборе клином

Монашка — Божья сирота —

С ключами на цепочке длинной

Влачит распятие Христа.

А я хочу до боли — жить,

Чтоб, не кляня, не хмуря брови,

Весь этот подлый мир любить

Слегка кощунственной любовью.

10/ VI, 1927

«Облокотясь на подоконник…»

Облокотясь на подоконник,

Сквозь сине-дымчатый туман,

Смотрю, как идолопоклонник,

На вьющийся аэроплан.

И вслед стальной, бесстрашной птице

Покорно тянется рука.

И хочется в слезах молиться

Ей, канувшей за облака.

А в безвоздушном океане

В такой же предвечерний час,

В большие трубы марсиане

Спокойно наблюдают нас.

И видят светлые планеты,

И недоступные миры

Случайной, выдуманной кем-то,

Нечеловеческой игры.

И вот, седым векам на смену,

Из голубых, далёких стран,

Весёлый Линдберг с Чемберленом

Перелетели океан.

И уж, быть может, странно близок

Блаженный и проклятый час,

Когда раздастся дерзкий вызов

Кому-то, бросившему нас.

Когда могучей силой чисел,

Под громким лозунгом: «Вперёд!»

Желанья дерзкие превысив,

Земля ускорит свой полёт.

И, как тяжёлый, тёмный слиток, —

Чертя уклонную черту,

Сорвётся со своей орбиты

В бесформенную пустоту.

10/ VI, 1927

Пилигримы («Мы долго шли, два пилигрима…»)

Мы долго шли, два пилигрима —

Из мутной глубины веков,

Среди полей необозримых

И многозвучных городов.

Мы исходили все дороги,

Пропели громко все псалмы,

С единственной тоской о Боге,

Которого искали мы.

Мы шли размеренной походкой,

Не поднимая головы,

И были дни, как наши чётки,

Однообразны и мертвы.

Мы голубых цветов не рвали

В тумане утренних полей.

Мы ничего не замечали

На этой солнечной земле.

В веках нерадостно и строго,

День ото дня, из часа в час,

Мы громко прославляли Бога,

Непостижимого для нас.

И долго шли мы, пилигримы,

В пыли разорванных одежд.

И ничего не сберегли мы, —

Ни слёз, ни веры, ни надежд.

И вот, почти у края гроба,

Почти переступив черту,

Мы вдруг почувствовали оба

Усталость, боль и нищету,

Когда в тумане ночи душной

Нам обозначился вдали

Пустой, уже давно ненужный,

Неверный Иерусалим.

19/ VI, 1927

«Я в прошлой жизни на земле была…»

Я в прошлой жизни на земле была

Мечтательницей нежной. Всё смотрела

В высокое, торжественное небо,

И умерла легко и незаметно,

И не было мне жаль

Весёлую, покинутую землю.

Когда же я готовилась опять

Мир этот обновить своим рожденьем,

Когда меня вынашивала мать,

Когда, бессильную, кормила грудью,

Накапливая нежную любовь

К земле — весёлой, тленной и красивой…

И снова я чужая,

Как будто здесь не у себя, не дома…

И вот — должна я снова умереть,

Чтоб в третий раз родиться человеком.

19/ VI, 1927

«Я не в силах сказать: "Если надо — уйди"…»

Я не в силах сказать: «Если надо — уйди

Далеко. Навсегда. Без возврата».

Пусть одна только терпкая боль впереди

И отчаяньем сердце объято.