Читать «Херцбрудер» онлайн - страница 59

ЖЕНЯ. И?

ДИМКА. И у меня опять разболелась голова.

ЖЕНЯ. Расскажи еще про то, что твоя мигрень — символ одиночества.

ДИМКА. Не ори. Это все равно, что нестерпимая вонь, которая слишком сильна, чтобы человек мог оставаться в здравом рассудке. А рядом, совсем близко, сидит другой человек, не слышит вони и не верит, что тут (он потер рукой лоб) воняет.

ЖЕНЯ. Что ты — чего захотел! — быть самим собой! Человеческая индивидуальность, эгоизм и одиночество — это одно и то же, милый. И лишь тот, кто отказался от себя, как я, как Ольга, перестает быть одиноким и получает в награду Красную гостиную, шкатулку, которая настолько полна творениями маленького родового божка — Николая, что в ней нет места ни для боли, ни для вони. Не стремился бы ты к автономии — не болела бы голова.

ДИМКА. А человеческого ничего мне не позволено?

ЖЕНЯ. Позволено. Только не полезно. Если ты не видел здесь ничего, кроме человечной буржуазности, ты ни черта не понимаешь в домашнем уюте. Но я в это не верю. Ты нарочно все разрушил — бросился в Москву — почему в Москву? — изучать филологию, которая нужна тебе не больше, чем козе баян, мне навешал лапши на уши...

ДИМКА. Как же, на такие уши повесишь что-нибудь! На них даже серьги не держатся.

ЖЕНЯ. Это клипсы, я ношу клипсы. Вот мне было все позволено. В силу отсутствия какого бы то ни было воспитания, образования, корней, традиций — и всего прочего, чего у тебя было с избытком, — я угробила свою юность, да, это так, зато я от каждого встречного брала то, что чувствовала своим, и собирала себя по кирпичикам, отдавая взамен каждого такого кирпичика немножко честной репутации, немножко настоящей честности. У меня не было дома, я была равнодушна к своей матери, как Павлик Морозов в юбке — ты тоже, но иначе, как бывают равнодушны к мебели или к глубоко почитаемой святыне. И не ври мне пожалуйста, что ты не понимал, как это в сущности прекрасно — ты хладнокровно присвоил себе — взял взаймы, да? — и сложную мифологию, и рождественский гусятник, и — бегом в незнакомый город хвастаться перед дамами. Что, не так? Разве позволительно дразнить такими богатствами женщину, которой они нужнее, чем тебе самому, и которой они никогда не достанутся? Странствующий сладострастник, ты относился ко мне, как к изысканному удовольствию, от которого можно и должно отказаться, если друзья пришли или папа зовет. Но и работу, и папу ты очень невежливо послал на фиг, когда притворился самоубийцей, а меня тем самым, стало быть, оттеснил еще дальше. Ты еще хотел, чтоб я не слишком тебя любила и чтоб не дай Бог своими терзаниями не отяготила твою совесть. Только если мне не очень худо, когда тебя нет, значит, мне не так уж хорошо с тобой.

ДИМКА. Ты красиво говоришь, но было же не так.

ЖЕНЯ. Так. Так. Только у меня было два чувства: одно мрачное, страстное, задыхающееся от инстинктивной нежности, которое полностью подавляет женщину и доводит до состояния собачьей зависимости, и второе, строгое и чистое, сродни ханжеству, только без лицемерия — этой любовью я не тебя любила, а...