Читать «Гунн» онлайн - страница 4

Владимир Евгеньевич Жаботинский

— Ну и память же у вас, — говорит он с завистью, — я одну только песню про Магали помнил из всего Мистраля, да и ту забыл. Постойте, как это там: «О, Магали, если ты станешь розой…»

Немец трет лоб указательным пальцем и досказывает конец строфы.

И вот они оба начинают вспоминать, помогая друг другу, песенку про Магали. Магали была капризная красавица. Влюбленный юноша поет у нее под окном «Aubado» — серенаду на заре, — а она и слушать его не хочет. «Выгляни в окно», умоляет он, «звезды побледнеют, когда увидят тебя». А она его гонит прочь и грозит: «Если ты не уйдешь, я нырну в воду и стану рыбкой». — «А я стану рыбаком и поймаю тебя.» — «А я улечу пташкой в самое небо!» — «А я стану птицеловом и поймаю тебя.» — «А я, — говорит Магали:

Пока с силком за птичкой чуткой

Ты будешь красться, весь в пыли,

Я обернусь цветком-малюткой

В густой траве степной земли!

— Что ж, если станешь, Магали,

Ты незабудкой, —

Тогда росинкой стану я

И ты моя.

— Если так, Магали станет тучкой и улетит в Америку. — А он станет ветром, и унесет ее. — Тогда Магали станет солнечным лучом: „Умчусь я к солнцу под охрану, чтоб стать лучом его огня“. — „Да, Магали, стань светом дня! Я змейкой стану: на солнце греется змея, — и ты моя“…

Нет спасения для Магали. Если она станет луной, он станет туманом, la bello neblo [4], и обнимет ее. Если она превратится в розу, он обернется мотыльком и поцелует ее. Она станет дубом, а он- плющом. Магали в отчаянии, она хочет прибегнуть к последнему средству: „Так в монастырь — моя дорога. Туда уйду от суеты, чтоб жить вся в белом, тихо, строго, среди молитв и чистоты…“ — „О, Магали, хоть станешь ты невестой Бога, — святым распятьем стану я- и ты моя“.

Магали не сдается. Магали умрет, но не сдастся: „Нет! Если б хитрость или сила в мой монастырь тебя ввели, — увидишь гроб, и дым кадила, и крест, и насыпь из земли…“ — „О, если скроет, Магали, тебя могила, — сырой землею стану я: там ты моя!“.

И тогда, наконец, Магали сдается. „Постой, я выйду на крылечко, чтоб не услышали они… Возьми хрустальное колечко — не позабудь, — не обмани…“ — „О, Магали! — восклицает счастливец, приемля драгоценный дар, а между тем, пока он за нею гнался, взошла заря, и он лукаво говорит:

… Теперь взгляни, Мое сердечко, Как побледнел весь звездный рой — Перед тобой!

Оба морщат лоб, трут его пальцами, подсказывают друг другу; прелестная песенка, действительно одна из лучших идиллий мировой литературы, как будто у меня на глазах рождается заново из творческих усилий этих двух странных сотрудников. Я сижу, слушаю и дивлюсь, только не стихам Мистраля, конечно.

Наконец, они кончили работу, почти вспотев, и оба очень довольны, особенно доктор философии. Он рад был новому случаю послушать настоящий провансальский выговор, он заставлял майора повторять отдельные слова и даже добросовестно повторял их за ним, на свой лад. Теперь он приветливо смотрит на меня, поблескивая очками, точно уделяет и мне частицу своего полного удовлетворения.

Я задаю ему казенный вопрос: доволен ли обращением и уходом? Он дает казенный ответ: „Ничего, все в порядке“. Еще две такие реплики без интереса, и на ближайшей станции мы выходим. Когда мы на перроне и отошли от вагона раненых, майор останавливается, разводит руками, ударяет себя по ляжкам, и спрашивает: