Читать «Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке» онлайн - страница 13

Оливер Голдсмит

Теперь ты сам видишь, мои драгоценный друг, какие плоды принесло твое неблагоразумие: утратив богатство, милую семью, преданных друзей и благосклонность своего повелителя, ты стал нищим, преступником перед лицом закона и, что еще хуже, навлек на себя гнев нашего владыки. Недостаток благоразумия нередко равносилен недостатку добродетели, и нет у порока более всесильного ходатая на земле, нежели бедность. От бедности я постараюсь тебя оградить, от порока же береги себя сам и вспоминай меня с прежней любовью и уважением.

Прощай.

Письмо VII

[Лишь узы мудрости содействуют нашему счастью. Благое воздействие

путешествий на нравственные понятия философа.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине {*}.

{* Издатель почитает своим долгом уведомить читателя о том, что большая часть нижеследующего письма представляется ему лишь набором сентенций, заимствованных у китайского философа Конфуция {1}.}

Воистину тяжкое горе обрушилось на меня: в наказание за мой проступок жена и дочь обращены в рабынь, юный сын, движимый священной любовью, решает, презрев опасности, отыскать того, кто был причиной его несчастий. Будь мои слезы драгоценней алмазов Голконды {2}, ныне я бы не поскупился на них.

Но я смиряюсь перед волей небес; в руке у меня книга Конфуция, и, перечитывая ее, я обретаю смирение, терпение и мудрость. Мы должны чувствовать печаль, говорит он, но не следует поникать под ее бременем. Сердце мудреца должно быть подобно зеркалу, которое отражает все, оставаясь незапачканным. Неудержимо вертится колесо фортуны, но кто скажет в сердце своем: "Сегодня вознесен буду я?" Благоразумнее держаться середины, которая пролегает между бесчувственностью и отчаянием; не пытаться уничтожить природу, но лишь сдерживать ее, не встречать равнодушием несчастье, а извлекать из любой беды урок. Высшая доблесть не в том, чтобы никогда не знать падений, а в том, чтобы, упав, найти силы вновь подняться {3}.

Знай, о почтенный последователь Дао {4}, что ныне я чувствую себя готовым встретить любые превратности судьбы. Всю свою жизнь я стремился обрести мудрость для того, чтобы она дала мне счастье. Я внимал твоим поучениям, беседовал с миссионерами из Европы и, покинув Китай, перенес столько невзгод не из праздного любопытства, а чтобы расширить границы доступного мне счастья. Пускай путешествующие европейцы бороздят моря и пустыни, движимые одним желанием - измерить гору, описать водопад или сообщить, какие товары производятся в разных странах. Их сведения, возможно, сослужат добрую службу купцам и географам, но что они для философа, который стремится понять человеческое сердце, поближе узнать жителей разных стран и обнаружить отличия между ними, созданные особенностями климата, религией, образованием, предрассудками и пристрастиями.

Думаю, я дурно распорядился бы своим временем, если бы после всех моих злоключений узнал только, что дом лондонского купца втрое выше дворца нашего великого императора, что одежды английских дам длиннее, чем у мужчин, а священнослужители носят одеяния того цвета, который нам внушает отвращение, и что мундиры у солдат алого цвета, знаменующего для нас мир и невинность. А сколько путешественников ограничиваются рассказами о таких бесполезных мелочах! На одного, кто повествует о духе народа, с которым он знакомился, и проницательно описывает его нравы, суждения, религиозные верования, интриги министров и состояние наук, приходится двадцать занятых праздными пустяками, не представляющими никакого интереса для истинного философа. Их наблюдения ни умножают их собственного счастья, ни делают счастливыми ближнего. Они не учат властвовать собой или мужественно сносить невзгоды, не внушают любви к истинной добродетели или ненависти к пороку.