Читать «Долли» онлайн - страница 35

— Маменька, ради бога, успокойтесь. В нашей семье все хорошо. А вот...

— Пушкин? Что с ним? — как бы заранее предчувствуя несчастье, прошептала Елизавета Михайловна.

— Была дуэль с Дантесом. Пушкин тяжело ранен.

Елизавета Михайловна покачнулась, Долли проворно

поставила подсвечник на столик возле кровати, подхватила мать и повела ее к креслу. Но Елизавета Михайловна не села. Она провела руками по лицу, как бы снимая налетевшее отчаяние. Отстранила дочь и бросилась одеваться.

— Скорее к нему! Долли, немедленно карету!

— Маменька, да ведь уже ночь, подождите до утра.

— Ждать нельзя ни минуты. Я знаю. Он умрет. Я должна быть возле него. Карету, Долли! Умоляю тебя, скорее!

Она дрожащими руками торопливо натягивала на себя одежду.

Долли выбежала, оставив у матери свечу, в темноте на ощупь пробиралась по коридору. У нее тоже дрожали ноги, и слезы душили ее. Она не сказала матери, что надежды нет. Она бы поехала вместе с ней к умирающему. Но ей нельзя. Она жена посла.

Елизавета Михайловна не удивилась, что на лестнице и во дворе толпились люди, что двери в квартиру Пушкиных были распахнуты. Вид ее был так отчаянен, что люди перед ней расступались. Она вбежала в прихожую. У двери кабинета Пушкина стоял Тургенев. Он спиной прижался к двери и раскинул руки, защищая вход к больному.

— Нельзя, Елизавета Михайловна!

— Это невозможно!

Она отбросила его руку и, видно, так было велико отчаяние на ее лице, во всей фигуре ее, что Тургенев отступил. Она неслышно закрыла за собой дверь и, пытаясь унять рвущиеся рыдания, бросилась на колени перед диваном, на котором лежал Пушкин.

...Тургенев вошел в гостиную Хитрово. Елизавета Михайловна сидела за круглым столом, на котором лежали письма. Она была в черном платье, с траурной косынкой, наброшенной на плечи. Она не встала, как обычно, не пошла навстречу с приветливой улыбкой. Только подняла исплаканное лицо с темными кругами вокруг глаз, и губы ее задрожали.

— Садитесь, Александр Иванович, — она указала на стул.

Тургенев сел, положил на стол сверток, осторожно развернул. В белой тряпочке — горстка земли с могилы Александра Сергеевича. А рядом он положил по-зимнему голую, нераспустившуюся ветку.

— С молодого деревца, сорванная возле дома поэта, — тихо сказал он.

Елизавета Михайловна закрыла руками лицо и разрыдалась.

— Спасибо, спасибо, дорогой Тургенев, — сквозь рыдания говорила она. — А мне, верно, долго не пережить Пушкина.

А вот фотография картины Н. Ульянова «Пушкин с женой перед зеркалом на придворном балу».

В зеркало видны дамы и мужчины, поглядывающие на чету Пушкиных.

Маскарад

Долли не могла оторвать взгляд от Натальи Николаевны, хотя и понимала, что это выходит за рамки приличий, которыми она, жена посла, обязана обладать в полную меру. Но ее так покоряло все прекрасное! А она, Пушкина, была прекрасна.

Идеальные черты лица, движения и походка — все было в ней прелестно. Такой гармонией прекрасного лба, изящного носа, нежных непорочных губ с чуть уловимым налетом терпеливой решительности Долли не видела в жизни, как и этого бездонного золота глаз, притененного длинными ресницами, этого чуть неточного взгляда, уводящего в загадочный сказочный мир. А горделивый взлет коричневых бровей с чуть заметным трагическим изломом навевал грусть, и Долли казалось, что это прекрасное создание, именуемое женщиной, не может быть счастливо.