Читать «Закат и падение Римской Империи» онлайн - страница 301

Эдвард Гиббон

Диоклетиан, возвысившийся из своего рабского происхож­дения до престола, провел последние девять лет своей жизни частным человеком. Рассудок внушил ему намерение отка­заться от власти, и он не раскаивался в этом, живя в уедине­нии и пользуясь уважением тех монархов, которым он пере­дал всемирное владычество. Редко случается, чтобы чело­век, в течение долгого времени употреблявший свои умст­венные способности на занятие государственными делами, был способен оставаться наедине с самим собой; отсутствие занятий обыкновенно является главной причиной его сожа­лений об утраченной власти. Занятия литературой или дела­ми благочестия, доставляющие столько ресурсов в уединен­ной жизни, не могли иметь привлекательности для Диокле­тиана; но он сохранил или по меньшей мере снова почувст­вовал расположение к самым невинным и самым натураль­ным удовольствиям: его часы досуга были достаточно заняты постройками, разведением растений и садоводством. Его от­вет Максимиану заслуживает той славы, которую он приоб­рел. Этот неугомонный старик упрашивал его снова взять в свои руки бразды правления и облечься в пурпуровую ман­тию. Он отверг это предложение с улыбкой соболезнования и спокойно прибавил, что, если бы он мог показать Максимиа­ну капусту, посаженную его собственными руками в Салоне, его перестали бы упрашивать отказаться от наслаждения счастьем для того, чтобы гоняться за властью. В беседах с друзьями он нередко сознавался, что из всех искусств самое трудное искусство - царствовать, и он обыкновенно выра­жался об этом любимом предмете разговоров с таким жаром, который может проистекать только из опытности. Как часто случается (говаривал он), что личные интересы четырех или пяти министров побуждают их войти между собой в соглаше­ние, чтобы обманывать своего государя! Будучи отделен от всего человеческого рода своим высоким положением, он не в состоянии узнать правду; он может видеть только их глаза­ми, и он ничего не слышит, кроме того, что они сообщают ему в искаженном виде. Он поручает самые высшие должности людям порочным и неспособным и удаляет самых добро­детельных и самых достойных из своих подданных. Путем таких-то низких ухищрений (прибавлял Диоклетиан) самые лучшие и самые мудрые монархи делаются орудиями про­дажной безнравственности своих царедворцев. Верное по­нятие об истинном величии и уверенность в бессмертной сла­ве увеличивают в наших глазах привлекательность уедине­ния; но римский император играл такую важную роль в ми­ре, что он не мог без помехи наслаждаться комфортом и спо­койствием частной жизни. Он не мог не знать, какие смуты волновали империю после его отречения, и не мог оставаться равнодушным к их последствиям. Опасения, заботы и непри­ятности нередко нарушали его спокойную жизнь в Салоне. Он был глубоко оскорблен в своих сердечных привязанно­стях или по меньшей мере в своей гордости теми несчастья­ми, которые постигли его жену и дочь, а его последние мину­ты были отравлены оскорблениями, от которых Лициний и Константин должны бы были избавить отца стольких импе­раторов и главного виновника их собственного величия. Не­которые утверждали - впрочем, без достаточных на то дока­зательств, - будто он избежал преклонения перед их вла­стью, добровольно лишив себя жизни.