Читать «Пожинатели плодов» онлайн - страница 125

Зимние сумерки — ранние, когда Григорий вставал в своей келье на вечернее правило, месяц вовсю заглядывал в окошко.

Дикий истошный вопль — показалось игумену — разорвал, встряхнул благодатную тишину внутри монастырского дворика, заметался неистово гогочущими отголосками, отскакивающими от шатров колоколен и наверший стен ограды.

Григорий бросился к окну и обмер — посреди двора бесновалась куча омерзительных гадов. Заметив игумена, они, завизжав, потянули к нему свои уродливые лапы, стали обступать келью, стуча в стены; дверь от страшной силы ударов заходила ходуном.

Игумен упал на колени перед иконами: «Господи, помоги! Спаси раба твоего грешного!». Торопливо, сбиваясь, он начал читать молитву об отгнании бесов… И утихомирился охвативший Григория трус, сердце утишило испуганные скачки, наполняясь мужеством.

Взяв честной крест и из-под божницы стклянницу со святой крещенской водой, игумен решительно распахнул дверь… Но на воле было тихо, падал редкий снежок, робко проглядывали в просветах между туч звезды. «Ой, неспроста видение! — обессилев разом, Григорий сел на пороге. — Раз враг рода человеческого видимыми своих слуг сделал».

Так и вышло. Утром вздремнувшего игумена разбудили — прибыл человек с худой вестью. Шемяка, собрав войско, двинулся с Устюга на Вологду, разоряя и предавая огню попутные села. И скоро уж стоять ему под Вологдой, стервецу. А там и путь на Москву откроется…

— Не след, видно, отсиживаться мне, братие! Никак не отпускает мир! Надо вразумить нечестивца…

Григорий спешно собрался в дорогу, и легкий возок, с облучка которого правил лошадкой верный Алекса, запокидывало по волоку.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Искупление

Старик не любил, чтобы во время пространных монологов его тревожили. Некто в дальнем углу тоже не любил вторжения посторонних: потревоженный и обиженный в этот вечер мог больше и не вернуться. Хотя потревожить Зерцалова могла только жена.

Бывшая соседка, тоже пожилая, по прежней памяти каждый день навещала стариков, но на бесконечно тянувшийся вечер и на еще более долгую ночь они оставались в доме одни.

В двухэтажной развалине, обветшавшей совсем за столетие с лишком, скрипели полы, хлопали двери и окна, всякие пугающе-непонятные шорохи хоронились в темных углах, порою чудились чьи-то шаги.

Василий Ефимович на это уж давно не обращал внимания, но в последнее время еще одни прибавившиеся звуки стали его раздражать. В самый разгар монолога за чуть приотворившейся дверью начинало раздаваться тяжкое сопение.

Мария Платоновна предугадывала жгучее желание мужа захлопнуть дверь, широко распахивала ее и с порога — растрепанная, со злым обрюзгшим лицом, в накинутой на плечи грязной затрапезной душегрее — сердитым, осипшим точно ослабленная басовая струна, голосом принималась пилить:

— С кем это ты все разговариваешь? Кто там опять у тебя? Допринимаешь, доназываешь гостей, что обворуют — глазом не успеешь моргнуть! Вона, приходили Сашка-дурень с каким-то парнем… Так и зыркают оба чего бы спереть. И сам с собою дотрекаешь, что черти блазниться будут!