Читать «Благую весть принёс я вам» онлайн - страница 233

- Из чьего отряда?

- Гаспадзина Атсколыша! - звонко ответил Хладовик, благоговейно цепенея.

Головня ничего не сказал - молча взошёл на снежный бугор, вцепился в остро вытесанные верхушки тына, долго всматривался в сквозисто-вертлявое марево пурги. Воины, не шевелясь, наблюдали за ним. Вождь стоял недвижимо, как изваяние, только кобыльим хвостом билась на ветру борода, словно чёрный мох на лиственнице. Наконец, отлепился от частокола, медленно сошёл вниз. Не глядя, прошёл меж ними и постепенно растаял в серой крутоверти.

Тут только Хладовик и выдохнул. Сказал товарищу:

- Вождзь - не вождзь? Бутта пшиведзенне како.

- Видма, - согласился бородач. - Магик он, кажды ве о том.

- Магик, - зачарованно повторил Хладовик странное прибрежное слово.

А Головня шёл и думал: "Когда же? Когда же начнётся? Замучился ждать. Может, и не придут они вовсе? Может, передумали?". Метель задувала ему под колпак, морозила уши. Из воющей неясной стыни выплывали очертания жилищ и хлевов, ветер швырял в лицо запахи навоза и гари; в дрожащих негреющих кругах алого света, опустив головы, сидели дозорные - словно усталые путники, замерзающие в тайге.

Вот оно - то самое место, отнявшее у него жену, любовницу и доверие к людям. Место, залитое кровью его рода. Всё здесь знакомое, и всё - чужое, враждебное. Даже время теперь было иное: в тот раз всё кругом плавилось от зноя, а ныне в уши задувала стужа. Утонувшие в снегу истуканы и глыбы древних переливались блестящей коркой наледи, чёрные дыры штолен - все в пушистой бахроме снега - холодили сердце тяжким воспоминанием о тщетных поисках железа. Волнистые очертания сугробов в низине - как застывшие серые волны - пригибали к земле памятью о погибших в мятеже. Развалины громадной постройки, в которых он когда-то поставил шкурницу, мучили болью о потерянной любви. Головня не захотел снова селиться в проклятом месте, и руины отвели под коровник: каменщики выровняли по верху осыпающиеся стены, невольники уложили бревенчатую кровлю, разгородили стойла. Бочкообразные пристройки к стенам ("башни", как назвал их Штырь) очистили от помёта белых куропаток, приспособив под сенники.

Он шёл от одного костра к другому, пинал нерадивых, хвалил исполнительных, а мысли назойливым роем кружились вокруг, заставляя вновь и вновь терзаться сомнениями: не совершил ли он ошибки, уйдя в мёртвое место? Не оскорбил ли богиню, бросив становище, а с ним - и изваяние, на произвол судьбы? Тревожные думы, как язва в брюхе, не давали усидеть на месте, погнали в пургу проверять дозоры. А ещё неотступно донимал страх измены. Смотрел на помощников и думал: "Кто предаст? Этот? Или этот?". В каждом видел крамольника, всех подозревал, и торопился изгнать скверну, пока не нагрянули враги.

Не зная, как унять этот нестерпимый зуд, хотел зайти к Лучине, потолковать. Потом передумал: резок стал Лучина, задирист, будто злобился на вождя или измену вынашивал. Может, и правда вынашивал? Кто его знает. Не мог простить, что казнили помощника его, Сверкана-Камнемёта. Впопыхах казнили, не расспросив даже. Да и некогда было разбираться: ждали со дня на день пришельцев. А они, сволочи, возьми и не явись. Будто издевались, подлецы. Изводили неизвестностью.