Читать «Медведев и развитие» онлайн - страница 272

А я опять отвечаю: "Идет политическая война".

Друзья заводятся: "А как же эти, эти и эти (называются имена телевизионных работников). Они на чьей стороне воюют? Они патриоты? Конъюнктурщики? Засланные казачки?"

Я: "Это совершенно нормальные люди. У них есть и позиция, и свой взгляд на происходящее. Дело не в них, а в Системе. Система входит в режим автоколебаний. А люди... Они же не только люди, но и функционеры этой Системы".

Друзья начинают называть еще более высокие имена.

Я: "И это нормальные люди. И у них есть позиция. Но если телевизионщики – функционеры Системы, то эти люди – высокие функционеры Системы. Надо смотреть правде в глаза – старая Система не выдерживает новых нагрузок. Она взяла на себя совершенно не свою роль. У нее парадигмальный кризис, понимаете? Не кризис функционирования, не кризис системной архитектуры, а кризис оснований. Это страшная штука".

Тогда друзья называют совсем высокие имена.

Я отвечаю: "А это – высочайшие функционеры Системы. Той самой Системы, которая не выдерживает нагрузок, путается в кодах, логистике. Вы мне имена называете?. . Имена вторичны. Любой функционер – заложник автоколебаний не справляющейся Системы".

Друзья отпускают ядовитые реплики. А когда телефоны умолкают, я остаюсь наедине со своими мыслями и понимаю, что для друзей события 1993 года не имеют метафизического смысла, а для меня имеют.

Я благодарен Путину за то, что он назвал распад СССР геополитической катастрофой. И абсолютно убежден, что он сделал это от сердца, а не по конъюнктурным соображениям. Но для меня-то распад СССР – это метафизическая катастрофа. И я эту оценку считаю научной, а не базирующейся на симпатиях и ценностях. А из различия оценок качества катастрофы вытекает очень многое.

Главное – представление о необходимых действиях в посткатастрофический период. Травма пространства и травма смысла лечатся по-разному. Конечно, пространство связано со смыслом, а смысл с пространством, но это все-таки не одно и то же.

В период с 1987 по 1991 год (всего-то четыре года) Верх обменяли на Низ, идеал – на совокупность определенных... скажите, как вам нравится... Соблазнов? Возможностей? Ну, пусть возможностей. В число возможностей, которые обменяли на идеал, входили прежде всего возможности материальные. Еда – отсутствие дефицита (полные прилавки вместо пустых), другой ассортимент продуктов (не для всех, но для многих), а также возможность не стоять в очередях, что отнюдь не мелочь. Следом за едой речь шла обо всей корзине потребительских товаров, о новых возможностях решать жилищную проблему (уже для немногих) и, наконец, о развлечениях (отсутствие идеологической цензуры, нравственных ограничений, возможность отдыха за рубежом).

То, что я назвал, – это материальные возможности. Но я согласен приплюсовать к ним другие, более высокие. За рубежом можно, например, не только отдыхать, грея телеса на пляже, но и любоваться Римом, Парижем, проводить часы и дни в Лувре или в галерее Уффици.

Но это – все равно возможности. Герой О`Генри едко заметил: "Песок – плохая замена овсу". Является ли для кого-то идеал "песком", а все эти совокупные жизненные возможности "овсом", или наоборот – неважно. Важно, что обмен идеала на возможности – это игра на понижение, движение сверху вниз, скольжение, контринициация. А значит – падение в буквальном смысле слова. Оно же – метафизическая катастрофа.