Читать «Грация и Абсолют» онлайн - страница 47

Он невозмутимо произносил:

– Представьте его дни, ночи перед расстрелом, сколько он перечувствует, переживёт в ожидании… Я интересовался процедурой, при моих связях моё любопытство оказалось удовлетворено. Приговорённых к расстрелу держат отнюдь не в одиночках – в стране коммуналок это было бы слишком экстравагантно. Смертники скученно сидят в узкой камере без окон – в бетонном пенале. Непрерывно горит скрытая стальной сеткой лампочка, в унитазе всё время журчит вода: в него справляют нужду, но из него же и пьют. Умывальник или иное подключение воды не предусмотрены.

Лонгин Антонович переступил с ноги на ногу перед сидящей на краю дивана девушкой:

– Стальная дверь после щелчка распахивается, и перед узниками возникает группа мордоворотов – они приняли водки, пожрали колбасы, в них каждый мускул лютует от предстоящего. Предвкушая кровь, они наслаждаются прелюдией – бросаются с дубинками на узников, молотят их. Тем положено сгибаться до полу. Пьяные хамы с налитыми кровью глазами рычат, хрипят, тратя в ударах злобу, которой в них через край. Наконец сосредотачиваются на одном смертнике, которому нынче вышел срок. Его бьют до того, что на ноги он поднимается лишь с их помощью. Ему заламывают за спину руки, волокут по коридору в камеру со сливом в цементном полу, ставят на колени – и палач, прижав дуло пистолета к его затылку, стреляет.

Профессор почёл за нужное уточнить, демонстрируя скрупулёзность подхода к вопросу:

– Пистолет специально приспособлен: в стенках ствола просверлены отверстия, чтобы сбросом газов ослабить удар пули. Она не должна пробивать голову навылет, не к чему разбрызгивать кровь, частицы мозга. От пули требуется войти в череп и застрять в мозгу.

33

Лонгин Антонович прохаживался по ковру перед девушкой, тёмный джемпер облегал его нестариковский могучий торс. Можов, встав со стула, обращался к Алику тоном бессознательного упрямства:

– Мне нужно одно: чтобы ты говорила «нет», чтобы ты не досталась ему! А на расстрел мне плевать-плевать!

Она видела парня сквозь красноватую пелену, застилающую зрачки. Пелена сменилась полуобморочной мутью – она перевела взгляд на профессора, который так и лучился теплом, произнося:

– Конечно, вы можете внушить себе, что мы вам врём, и уйти. Но когда узнаете о суде, что вы будете чувствовать…

Алик зло всхлипнула, набрала в грудь воздуха:

– Вы хотите от меня… куда мне пройти? – на грани срыва голос зазвенел вызовом безысходности: – Или это должно происходить здесь?

Он отступил от неё на шаг, с насмешливой меланхолией произнёс:

– Я понимаю – вам желательно видеть меня самым гнусным, грязным из подонков. Пожалуйста, не удивляйтесь, но я против. Почему вы не учитываете мои плюсы? – он укоризненно умолк, затем повысил голос: – Я сочувствовал и сочувствую ему! Разве я подвёл его? Его слабости, его нужды я понимаю лучше его самого. Когда ему очень хотелось выпить, он выпивал, хотелось женского общества – что же, он это имел.

Лонгин Антонович повернулся к сидящему на стуле Можову и уставил в него указательный палец, говоря с усталым гневом: