Читать «Грация и Абсолют» онлайн - страница 189
Игорь Гергенрёдер
Дэн возразил: он видит Алика на работе, знает о ней больше других. Её занимали проблемы мужа – до чего бережно она разговаривала с ним по телефону! И вообще она не из таких, кто заставлял бы покаяться в убийстве милиционеров, это не в её духе.
Галя перебила:
– И очень даже в духе! Но только он не выдумал – он написал о том, что сделал. Как хотите, но он – супермен! – она, побледнев, отвернулась, чтобы скрыть слезу.
В один из вечеров Боб представил друзьям недурненькую учительницу музыки Веронику, которая, послушав споры, томно произнесла:
– Человек – вот уж исчадие... может питаться растительным, жить, не убивая, а почему-то не хочет. – У неё был вид, словно она страшно устала от этого.
Вероника увлекалась йогой, не ела мяса. О ней Галя рассказала Алику в один из визитов:
– Девочка пока не раскрылась, но, я думаю, она специалистка по индийскому сексу. На голове стоит бесподобно – это надо видеть!
Алику были неприятны приходы Гали, но она не решалась не впускать подругу детства, и та приносила сорочьи подарки. Боб утверждает: не будь профессор неизлечимо больным, он не женился бы на Алке. А она запаривала его до обмороков – «большими затяжками докурила его жизнь».
«Терпеть и это?»
– Топай-ка отсюда!
– Ты послушай: я ему такое сказала! я ему говорю – трепло...
– Пошла-а!!! – Алик вырвала у подруги сумочку и метнула в прихожую.
Галя подхватила сумку на бегу, прыгнула через порог, оставив дверь распахнутой:
– Ты не можешь простить мне его!
И с лестницы донёсся стремительный топот её каблуков.
123
Алика преследовало где-то когда-то прочитанное: «Её душа пила тоску». Да, пила тоску день за днём, ночь за ночью, и в этой заливающей тоске мелькнул ещё один телефонный звонок Людмилы: «Расстреляли…»
Людмила сказала – в почтовом ящике оказался служебный конверт, а в нём – узкий бланк. На нём было напечатано на машинке, что приговор приведён в исполнение. Алик ждала – из трубки вырвутся проклятия, но услышала:
– Помнишь тот день? Мы с тобой встретили наших мужей, а теперь мы обе их потеряли.
Людмила не добавила то, что, казалось бы, должна была добавить: «Твой был неизлечимо больной, а моему бы жить и жить». Алика изводили слова о том, что её муж был неизлечимо больным. Её как бы желали этим утешить: что же, мол, такова судьба. Алик, наконец, поняла: те, кто говорит это, не могут согласиться, что её ждали годы счастья. Их нутро восстаёт. Им хочется утверждаться в факте, как она была несчастна и теперь втайне радуется избавлению. Её травят словами о болезни, изливая в них злорадство, зависть.
«Он ушёл, потому что ему ничего другого не оставалось», – внушали ей правящие люди, что сочеталось с восторгом быдла, и от этого её лихорадило...
И, наконец, сейчас, после разрыва с Галей, после встряски, открылась истина:
Она так и видит: старик-учёный по фамилии Филимон протягивает прощальное письмо мужа. Глаза Филимона цвета помоев – хитрые, жестокие. В её уме повторяются слова Лонгина о
