Читать «Грация и Абсолют» онлайн - страница 18

Игорь Гергенрёдер

Тональность возгласов изменилась оттого, что одного паренька скрутил приступ аппендицита. Молодая учительница физкультуры, отвечавшая за школьников, принялась действовать. Больного уложили на плащ-палатку, и четверо понесли его. Подтаявший рыхло-липучий снег сопротивлялся спешке, и, хотя четвёрки часто менялись, все были вымотаны, когда опустили ношу на обочине глухой дороги. У нескольких всё же достало сил пуститься к ближайшему посёлку за помощью. Остальные уселись на рюкзаки.

Корчи кидали больного то на один бок, то на другой, сгибали его пополам, он вскрикивал быстро, часто и слабо, точно не желая отдаться тяжкому воплю, и всё-таки натужный вопль выворачивал его. Учительница, в слезах, одичалым от сострадания и ужаса голосом умоляла:

– Потерпи-и... сейчас «скорая» будет, сейчас...

Виктор, странно невозмутимый, стоял рядом и казался отупело-вежливым болваном. Он чувствовал: паренёк, возможно, сейчас избирается Смертью. Переход в гибель заставлял ощущать некую необъяснимую ответственность – надо, чтобы Смерть видела связь забираемого с живущими.

Он наклонился над больным, поднял и понёс. Кругом кричали: – Оставь! Ему только хуже! – а он шептал пареньку что-то ласковое и, покрываясь испариной, пытался перейти на бег в чувстве, что выносит человека из смертельного одиночества. Кто-то поспешал следом и со злостью доказывал:

– Нет смысла! Протащишь сто метров – а тут «скорая». Что для неё – сто метров?!

Впереди показались домики посёлка, и, в самом деле, на дорогу выкатила и понеслась навстречу «скорая помощь». Можов перевёл дух, лишь когда заскрежетали тормоза. Потом ему казалось, он уже тогда знал, что аппендикс вырежут благополучно.

По словам хирурга, «больной имел не более двух часов запаса». Одноклассники же засекли: Можов нёс товарища полчаса. Выходит, это не меняло ничего.

Застарелая обида мальчиков вознаградилась. «Порисовался!», «Витенька изобразил героический поступок!» Он увидел, как перекошенные глаза себялюбия наливаются удовлетворением. Толпа наступала на него, и с наглой радостью ему было брошено в лицо:

– Можешь, Можов! Можешь – что на хрен нужно!

Каким-то образом чуяли – за это не ударит. А, может быть, именно и ждали: ударит, и теперь уж ему бы отлилось – леопард-то оказался негодный.

Разумеется, они не поверили бы, что он не уязвлён, а доволен. Он-то знал, что старался не для зрителей, и сейчас они били мимо цели, являя ему, насколько он выше их. Они были неспособны даже смутно представить, что он возлагал на себя, когда нёс больного. Наскакивая на Виктора, они тешили его своим жалким счастьем от фальшивого выигрыша, виделись слизывающими крошки с земли.

Его презрение к этим существам уловила чувствительная женская психика. Девушки не сомневались, что он сносит кривляния не из трусости. Причиной была его стыдливая гордость. Учительница физкультуры не раз рассказала в учительской о происшедшем, и педколлектив по телефону поздравил Можова-старшего «с таким достойным сыном».