Читать «Дюма. Том 56. Ашборнский пастор» онлайн - страница 18

Если ректор человек гордый — я осторожно польщу ему в той мере, какая дозволена христианину; если он человек чувствительный — я трону его сердце; если он человек ученый — я побеседую с ним о науке и покажу ему, что она мне отнюдь не чужда; наконец, если он невежда — я изумлю его обширностью моих познаний; но, так или иначе, вы сами это увидите, дорогой мой хозяин, ему придется предоставить мне то, что я прошу.

Хозяин выслушал меня внимательно, однако я видел, что он не разделяет моей горячей уверенности.

С минуту помолчав, он произнес:

— Да, господин Бемрод, то, что вы сказали, сказано отлично…

— Не правда ли? — подхватил я, весьма довольный его одобрением.

— Да… только я сам не стал бы действовать таким образом.

— Потому что вы, дорогой мой хозяин, не знаете людей.

— Быть может; у меня есть только инстинкт, возможно животный инстинкт, но этот инстинкт никогда меня не подводил.

Я улыбнулся и из любопытства спросил в покровительственном тоне:

— И что же вы бы сделали на моем месте, мой дорогой друг? Итак, слушаю вас.

И, чтобы слушать было удобнее, я важно уселся в его большом кресле резного дерева.

— Так вот, — начал мой хозяин, — я бы сказал ему без обиняков: «Господин ректор, вы, быть может, слышали о достойном человеке, который тридцать лет был пастором в бистонском приходе; за эти три десятка лет он сумел, что совсем не просто, завоевать и сохранить уважение богатых и любовь бедных. Я его сын, господин ректор, а значит, сам по себе ровным счетом ничего собой не представляю и пришел просить вас во имя моего покойного отца предоставить мне небольшой деревенский приход, где я мог бы применить на деле те добродетели, пример которых со дня моего рождении до дня своей смерти давал мне отец». Вот что я сказал бы ректору, господин Бемрод, я, не знающий людей, и, уверен, эти несколько простых и бесхитростных слов тронули бы ректора больше, чем все ваши пространные заранее приготовленные речи.

Из жалости к собеседнику я улыбнулся.

— Друг мой, — сказал я ему, — ваша речь, а ведь это речь, хотя в ней, если следовать предписаниям Цицерона в его книге «Ораторы», легко увидеть погрешности в форме, — ваша речь, друг мой, слишком проста, ей недостает того высокого искусства, что мы именуем красноречием.

Ведь красноречие — это единственное, что трогает, волнует, увлекает.

Плиний говорит, что древние изображали красноречие в виде золотых цепей, свисающих с уст, тем самым указывая, что оно суверенный властитель в этом мире и что все люди его рабы.

Так что я буду красноречив и, поскольку красноречие мое я пущу в ход соответственно складу ума, характеру и темпераменту ректора, добьюсь успеха…

У меня ведь тоже, — воскликнул я в порыве восторга, — у меня ведь тоже есть золотые цепи, свисающие с моих уст, и этими цепями я пленю мир!

— Да будет так! — прошептал мой хозяин с видом, говорившим нечто иное: «Желаю вам успеха, мой добрый друг, но сам в него не верю…»