Читать «Закат и падение Римской империи. Том 5» онлайн - страница 57

К ненавистному имени Тиберий он присоединил более популярное имя Константин и принял за образец самые чистые добродетели Антонинов. После того как мы описывали пороки и безрассудства стольких римских монархов, нам приятно остановиться на минуту на таком характере, который отличался человеколюбием, справедливостью, умеренностью и твердостью, и приятно посмотреть на такого монарха, который был приветлив в своем дворце, благочестив в церкви, беспристрастен в качестве верховного судьи и победоносен в войне с персами — хотя бы благодаря дарованиям своих военачальников. Самым блестящим его трофеем была масса пленников, которых Тиберий содержал, выкупал на волю и отпускал на родину с милосердием христианского героя. Заслуги или несчастья его собственных подданных имели еще более прав на его благотворительность, и он соразмерял свои щедроты не с тем, чего у него просили, а со своим собственным достоинством. Хотя такой принцип опасен, если его придерживается тот, кому вверено народное достояние, но ему служил противовесом принцип человеколюбия и справедливости, заставлявший Тиберия с отвращением смотреть на извлекаемое из слез народа золото как на самый низкопробный металл. Всякий раз как его подданные страдали от ниспосылаемых природой общественных бедствий или от неприятельских нашествий, он спешил сложить с них недоимки или уменьшить размеры налогов; он решительно отвергал предложения своих министров, придумывавших такие источники доходов, которые становились вдесятеро более обременительными вследствие способа их взыскания, и мудрые, справедливые законы Тиберия сделались предметом похвал и сожалений для следующих веков. В Константинополе все были уверены, что император нашел сокровище; но его настоящее сокровище заключалось в благородной бережливости и в презрении ко всем тщеславным и излишним тратам. Восточные римляне были бы счастливы, если бы самый лучший дар небес — любящий свое отечество монарх — никогда не покидал этого мира. Но не прошло и четырех лет по смерти Юстина, как его достойного преемника постигла смертельная болезнь, и Тиберий едва успел возложить свою диадему — точно так же, как сам получил ее,— на самого достойного из своих сограждан. Он выбрал Маврикия, и этот выбор был ценнее самой короны; патриарх и Сенат были приглашены к постели умирающего монарха; он передал Маврикию и свою дочь, и империю, а его последний совет был торжественно выражен устами квестора. Тиберий высказал надежду, что добродетели его сына и преемника будут служить для него самым благородным надгробным памятником. Память о нем была увековечена общей горестью; но самая искренняя скорбь испаряется среди суматохи нового царствования, и как взоры, так и приветствия человеческого рода скоро обратились к восходящему солнцу.