Читать «Метелица» онлайн - страница 95

— Вот школу надо открывать, а негде, — говорил Тимофей. — Сгорела. Давеча толковал с председателем, обещает освободить детдом. Сейчас там люди живут, еще не успели землянок вырыть…

— Послушай, зачем так много нехороший люди, отец? Грудь матери хороший кормит, а вырастают нехороший. Не надо так! Кончим войну — дурной люди не будет. Будет — хороший. Дурной надо убивать! Война виновата!

— Разведутся новые — война, не война, — отозвался молчавший до сих пор рыжий солдат и сладко зевнул. — Оно бы пора и на боковую, а?

— Нет! Зачем так говоришь! — разгорячился кавказец. — Уф, нехорошо говоришь! Скажи, отец, скажи ему!

Антип Никанорович улыбнулся кавказцу. Что сказать? Добрый ты хлопец, чистый, думка в тебе добрая, да что поделаешь, когда не все такие. Этот рыжий, видать, штучка занозистая, а сказать ему нечего. Война, конечно, многому виной, да не всему. Сволочей и без войны вдоволь. А ведь правду сказал этот рыжий: «Разведутся новые». Сами люди и виноваты. А в чем? Никто не учит черным делам — сами постигают. А ежели так, значит, есть у кого учиться. То-то и оно.

Вместо ответа Антип Никанорович спросил:

— Ты из каких же народов будешь?

— Я хевсур, отец. Хевсур.

Антип Никанорович прищурился, подумал, повел плечами и вздохнул:

— Не слыхал…

— Из Грузии он, — пояснил рыжий. — Грузин.

— Да, грузин. Но я — хевсур!

— Хевсур, грузин — какая разница… — протянул рыжий равнодушно.

— Зачем так говоришь! — Кавказец опять вскочил. — Нехорошо говоришь. Мой мать хевсур, отец хевсур, отец отца хевсур! Мой имя Важия, таких в долине нету — в горах только! Зачем обижаешь?

— Тю ты! Кто тебя обижает? Из Грузии, так чего там разбираться — грузин.

Кавказец шумно засопел, зашевелил носом, и старшина решил вмешаться:

— Рыбин, сходи-ка машину догляди. Оставил небось открытой.

— Да чего с ней станет…

— Ну! — повысил голос старшина, и рыжий нехотя поплелся из горницы. — Уймись, Важия, он пошутил. Дразнит — плюнь.

— Уф, дурной человек!

— Шутит он, шутит, — повторил старшина, похлопывая Важию по плечу.

Горячность кавказца передалась Антипу Никаноровичу, он оживился, отодвинул от себя пустую миску и, вцепившись пальцами в край стола, заговорил:

— Этим не шуткуют! Негоже отрываться от корня своего — сгинет человек. Это как же ж?.. Человек ить не собака приблудная, должон знать родство свое. Я вот белорусом был, белорусом и останусь. Где хошь останусь — в Грузии там али же еще дальше. Ты вот, — повернулся он к старшине, — русским будешь?

— Помор я, северяк.

— Бачь, не просто русский, а — помор, северяк, знаешь корень свой. А без корня все чахнут. Пересади-ка старую яблоню — ни в жизнь не примется на другой земле. Энто ж одному чертополоху везде мило. Так на то он и чертополох — приживала!

Пришел рыжий, с ним еще пятеро солдат, мокрые, озябшие. Получили согласие Антипа Никаноровича на ночевку и потянулись к печке.

Начали готовиться ко сну. Сдвинули столы в угол, улеглись вповалку на полу. Антип Никанорович вкрутил фитиль восьмилинейки, задул огонь и подался на свою лежанку. Тимофей умостился на печке. Пришедшие пятеро притулились кто где в трехстене. Поворочались, повздыхали и притихли.