Читать «Метелица» онлайн - страница 299

Анатолий Борисович Данильченко

Однажды утром перед работой он заглянул на вокзал купить папирос и у самого киоска нос к носу столкнулся с Тимофеем, который, видно по всему, только сойдя с пригородного поезда, остановился выпить стакан газировки. Захар вздрогнул от неожиданности и застыл как вкопанный, с протянутой рукой, сжимающей в коротких волосатых пальцах рублевку. Первой мыслью было отвернуться, нырнуть в толпу, но Тимофей поглядел на него и, похоже, не распознал с первого взгляда. Тут бы и уйти, однако вместо этого у Захара вырвалось:

— Здорово…

Еще произнося приветствие, он спохватился: зачем, кто за язык тянет! Но было поздно. Брови учителя дрогнули, и Захар понял, что узнан. Он неловко переступил с ноги на ногу, ожидая ответа и лихорадочно соображая, как поступить: уйти, когда Тимофей обругает его или станет обвинять, или еще что сделает? ответить, попробовать оправдаться? покорно слушать и молчать? Скорее всего последнее — стерпеть.

Но учитель повел себя непонятно. Не произнося ни слова, он с прищуром окинул Захара с ног до головы, презрительно усмехнулся и, не обращая внимания на протянутый ему стакан газировки, не торопясь, медленно, как-то вразвалочку повернулся спиной и шагнул от киоска, припадая на культю.

Захар растерялся.

— Антипович, погодь!

Тимофей приостановился, поднял глаза — спокойные, ничего не выражающие, разве что усмешку.

— Ну, что еще? — спросил устало, словно до этого между ними состоялся долгий трудный разговор.

— Я вот что… Ты пойми…

— Понял, — оборвал его учитель.

— Да что ты понял: я — гад, потому и виноват во всем? А моей вины, может, на мизинец.

— Мне твои оправдания не нужны.

— Мне нужны!

— Вот и оправдывайся перед своей совестью, — отрубил Тимофей и повернулся — уходить.

— Постой, Антипович, — рванулся к нему Захар, пытаясь загородить дорогу. Сейчас он хотел, напрашивался на обвинения точно так же, как боялся, избегал их еще пять минут назад. В какие-то мгновения это стало чем-то важным, необходимым, превратилось в потребность.

— Постой, давай поговорим.

— Не о чем.

Учитель стал неузнаваем: спокойный, уверенный в себе и жесткий. Таким его Захар не помнил ни до войны, ни после. Изменился учитель за эти восемь лет? Или сам он, Захар, изменился? Или оба они изменились, только в противоположные стороны? Трудно понять.

— Я о сыне, Антипович. О сыне, — заторопился он, удерживая Тимофея. — Не по-людски как-то. Что ж он — безродный какой, бездомный или сирота круглый? Пускай переезжает, что он тебе.

— Я не держу, — выдавливал по слову учитель, как милостыню дарил.

— Так чего ж он?

— А ты у себя спроси.

— У себя? — не понял Захар.

— Вот именно, у себя, — покривил Тимофей губы в усмешке и уже на ходу кинул через плечо: — А дом у него есть.

Захар глядел, как шагает учитель наискосок через площадь к улице Комсомольской, постукивая своей деревянной «ногой» об асфальт, и этот глухой размеренный перестук болью отдавался в ушах: тук! тук! тук! — будто молотком по вискам. Ни злости, ни ненависти он не испытывал, только бесконечная тоска охватила его всего, защемила в груди, подавила волю и сковала движения. Было такое ощущение, что вместе с Тимофеем от него уходит, удаляется и Максим, сын родной.