Читать «Военный переворот (книга стихов)» онлайн - страница 20

Миф умолчал о главным. У богов

Он вымолил тебя. Он был готов

Хоть жизнью заплатить за эту милость

И все же отдал больше, чем имел.

Мир дрогнул - равновесье сохранилось.

Ты ожила, а он окаменел.

Вот так и я: вся страсть твоя, все прелесть

Так безнадежно, мертвенно чужды

Моим мирам, где все слова приелись,

все дни пусты и в счастье нет нужды.

Я сотворил тебя. Через полгода

Ты бросила меня. Пережила

Как всякая добытая свобода,

Взращенный сын, любимая жена.

От нас ты набиралась слов и жестов,

Измен, истом, истерики, инцестов,

прозрений, бдений, слез, эффектных поз,

Ты все от нас взяла, но обманула,

Поскольку никогда не дотянула

До нашей честной гибели всерьез.

Живучесть, участь мнимоодержимых!

Ты выживала при любых режимах,

Ты находила нишу, выход, лаз,

нас, гибнущих, отбрасывала смело...

Живи теперь! Ты этого хотела,

Ты выжила. Но время мстит за нас.

Не зря ты повторяла наши фразы

в неведенье своем, почти святом,

Ты нахваталась гибельной заразы.

Мы первыми умрем, а ты потом.

Ты находила выход. Ты бежала

Иль со скотами оставалась - но

Единое для всех, слепое жало

Нас настигало все-таки равно.

...Весенний вечер, мокрая брусчатка.

Все призрачно, погибельно и шатко,

И даже крест, который мы несем,

не так тяжел при этом бледном свете,

Как бы идущем из иных столетий.

Какое примирение во всем!

Сквозь эти лужи, этот снег и жижу

Я будущее явственно провижу

все семь десятилетий черноты,

Но различаю там, за чернотою,

Другую встречу - с разницею тою,

Что я остался, а сбегаешь ты.

Все та же ты, душа почти без тела,

но только не в двадцатом, а в вчера,

Мне вслед, как обреченному, глядела,

Не зная, что сама обречена.

ПАМЯТИ НИКОЛАЯ ДМОХОВСКОГО

Что-то часто стал вспоминать о Коле.

Погулять его отпустили, что ли,

поглядеть на здешнюю жизнь мою,

но о чем он хочет сказать, сбегая

Из родного края его, из рая?

Я и впрямь уверен, что он в раю.

Да и где же, вправду, как не в Эдеме?

Не в одной же огненной яме с теми,

Кто послал его добывать руду,

Доходить в Норильске, молясь на пайку,

за пустую шутку, смешную байку?

За него им точно гореть в аду.

Оттого он, видно, и сел в тридцатых,

Что не смог вписаться в наземный ад их

Сын поляка, ссыльного бунтаря,

гитарист, хохмач, балагур беспечный,

громогласный, шумный ребенок вечный,

Пустозвон, по совести говоря.

На изрядный возраст его не глядя,

Я к нему обращался без всяких "дядя"

И всегда на ты - никогда на вы,

не нуждаясь в каком-либо этикете,

потому что оба мы были дети

И имели нимб вокруг головы.

Он являлся праздничный, длинный, яркий,

Неизменно мне принося подарки

Большей частью вафли. Из всех сластей

Эти вафли он уважал особо.

Шоколадный торт, например, до гроба

Оставался одной из его страстей.

На гитаре мог он играть часами,

потрясая желтыми волосами,

Хохоча, крича, приходя в экстаз,

Так что муж соседки, безумно храбрый,

К нам стучался снизу своею шваброй

(Все соседи мало любили нас).

Он любил фантастику - Лема, Кларка.

Он гулял со мной по дорожкам парка,

Близ Мосфильма - чистый monsieur l'Abbe,

Он щелчками лихо швырял окурки,

Обучал меня непременной "Мурке",

Но всегда молчал о своей судьбе.