Читать «Полное собрание сочинений. Том 1» онлайн - страница 97

Охота и гулянье больше ничмъ не были замчательны. Нчто тмъ, что тутъ maman, найдя удобную веселую минуту, упросила папа отложить разставаніе до завтрашняго утра, посл ранняго завтрака. —

Назадъ мы похали другимъ порядкомъ: не съ охотой, а съ линейкой. Мы одинъ передъ другимъ гарцовали около линйки. Я по тни казался довольно удовлетворительнымъ, но меня приводило въ смущеніе другое обстоятельство. Я хотлъ прельстить всхъ сидвшихъ въ линйк своей здой, пролетвъ мимо нихъ. Я сзади начиналъ хлыстомъ разгонять лошадь, поровнявшись съ линйкой, принималъ самое непринужденное и граціозное положеніе, поводя правой [44] рукой по поводьямъ отъ лвой руки до конца, какъ вдругъ, поровнявшись съ упряжными лошадьми, моя лошадь, несмотря на все мое старанье, останавливалась. И это нсколько разъ. Ужасно досадно. —

Пріхали домой, пили чай, играли. Явился Гриша. Наконецъ, услись вс съ maman, чтобы провести послдній вечеръ съ ней — это была мысль старшаго, Володи. — Папа не было, его голосъ слышенъ былъ изъ кабинета — онъ занимался съ Никитой. Гриша продолжалъ говорить притчами. Очень легко было перевести его слова такъ, что онъ предсказывалъ maman смерть и то, что она съ нами больше не увидится. Онъ плакалъ въ нашемъ дом. Это одно, по мннію принимавшихъ его за пророка, значило, что нашему дому предстоитъ несчастіе. Онъ всталъ и сталъ прощаться. Мы переглянулись и вышли потихоньку, но только-что нашихъ шаговъ не могло быть слышно, мы опрометью бросились на верхъ и засли въ темный чуланъ, изъ котораго видно намъ будетъ, какъ будетъ молиться Гриша. Никто изъ насъ другъ другу не признавался, но всмъ намъ было страшно въ темнот, и мы вс жались другъ къ другу. Гриша съ своей палкой и свчкой въ рук взошелъ въ комнату. Мы не переводили дыханія. Гриша безпрестанно твердилъ «Господи, помилуй» и «Господи, Исусе Христе» и «Мати, Пресвятая Богородица» съ разными интонаціями и выговаривая эти слова такъ, какъ говорятъ т, которые ихъ часто произносятъ. — Онъ съ молитвой поставилъ свой посохъ въ уголъ, осмотрлъ постель и сталъ раздватся. Снялъ изорванный нанковый подрясникъ, сложилъ его, снялъ сапоги, подвертки, все это тщательно и медленно. Выраженіе лица его было совсмъ другое, чмъ обыкновенно. Вмсто всегдашняго выраженія торопливости, безпокойства и тупоумія, въ эту минуту онъ былъ спокоенъ, важенъ и умно задумчивъ. Оставшись въ одномъ бль, которое совсмъ не было бло, онъ слъ на кровать видно съ усиліемъ, потому что онъ въ это время [45] сморщился, оторвалъ подъ рубашкой отъ тла вериги. Они брякнули. — Посидвъ немного, онъ всталъ съ молитвой, поднялъ свчку въ уровень съ кивотомъ, въ которомъ стояли нсколько иконъ, перекрестился на нихъ и повернулъ свчку огнемъ внизъ. Она съ трескомъ потухла. Прямо въ оба окошка, обращенныя на лсъ, ударяла полная луна. Длинная блая фигура юродиваго съ одной стороны была освщена лучами мсяца, съ другой длинною тнью падала по полу, стн и доставала до потолка. Онъ стоялъ сложивъ руки на груди, опустивъ голову и безпрестанно прерывисто вздыхая. Наконецъ, онъ съ трудомъ опустился на колни и началъ молиться, сначала тихо ударяя только на нкоторыя слова, потомъ, видно было, что онъ все боле и боле воодушевлялся, онъ пересталъ уже твердить молитвы извстныя, которыхъ онъ много прочелъ, онъ говорилъ свои слова простыя, даже нескладныя, хотя онъ старался выражаться по славянски, чтобы было похожо на молитву. Онъ молился о себ, чтобы Богъ простилъ его, молился о матери, о насъ, твердилъ: «Боже, прости врагамъ моимъ», безпрестанно крехтя, припадалъ къ земл лбомъ, билъ о полу и опять подымался, несмотря на вериги, которыя издавали звуки желза. Долго, долго находился онъ въ этомъ положеніи религіознаго экстаза, импровизируя молитвы, и слова его были грубы, но трогательны. То твердилъ онъ: «Господи, помилуй меня» нсколько разъ сряду и всякой разъ съ бо́льшимъ и бо́льшимъ воодушевленіемъ. Онъ говорилъ: «Прости меня», «Научи мя, что творить» съ такимъ выраженіемъ, какъ будто онъ говорилъ съ кмъ нибудь. Его вра была такъ сильна, что онъ чувствовалъ, что Богъ слышитъ его молитву. Любовь его была такъ сильна и тепла, что онъ безсознательно настроивалъ голосъ на самое жалостливое выраженіе, какъ будто Богъ слушалъ его слова. Раскаяніе, преданность Вол Божіей и сознаніе своего ничтожества такъ [46] сильны, что онъ замолкалъ, не зналъ, что говорить и лежалъ, приложивъ лобъ къ земл, только изрдко вздыхая. — Описывая впечатлнія, которыя произвела на меня въ дтств молитва Гриши, когда все хорошее сильно отзывается въ еще неиспорченной душ нашей, мн пришли на мысль нкоторые несправедливые понятія, которые я и самъ раздлялъ когда-то, о безполезности наружныхъ знаковъ благоговнія при молитв. Большая часть людей ныншняго вка, исключая тхъ, которые вамъ скажутъ откровенно, (а это я цню), что они ни во что не врятъ, состоитъ изъ людей, которые вамъ отвтютъ, ежели вы ихъ спросите, молются ли они, что они не полагаютъ молитву въ томъ, чтобы въ извстные часы становиться въ позицію передъ дурно намалеванной доской и читать заученныя слова, но что они молються всегда и везд, гд придутъ къ нимъ мысли благоговнія. — Не врьте имъ, это люди, которые не имютъ ничего святаго, и эти мысли благоговнія никогда имъ не приходятъ. Говорятъ они, что ихъ возбуждаетъ къ молитв величіе природы. Ежели бы это было такъ, то они всегда бы должны молиться, потому что есть ли такая природа, которая бы не была велика? Чтеніе извстныхъ, условленныхъ молитвъ и вс признаки благоговнія, которые приняты у насъ при молитв, невольно возбуждаютъ мысли религіозныя, во-первыхъ, потому что, читая молитвы, заученныя вами въ дтств, переносятъ васъ къ этому времю, времю единственному, въ которомъ вы чувствовали чистоту души и не сомнвались въ томъ, что Богъ слышитъ вашу молитву. — Простота есть величіе. Молитва есть просьба. — Мн скажутъ — раскаяніе, преданность Вол Божьей есть тоже молитва. Раскаяніе есть просьба простить грхи наши, преданность вол Божьей есть просьба принять насъ въ свою волю. Всякая молитва есть просьба. —