Читать «Содержание» онлайн - страница 5

затем выздороветь. Заново научился ходить. Мир был тогда для

меня немного в тумане. И вот в один прекрасный солнечный день

Якобсон пришел к нам в дом – навестить своего

выздоравливающего ученика (и не только за этим). Я был в

восторге от такого внимания, проявленного учителем к моей

скромной персоне.

Помню, как отец и Якобсон сидели за столом и разговаривали о

Пастернаке и о самовыражении в искусстве. Насколько я помню,

с точки зрения Якобсона самовыражение было основной целью

искусства. Он противопоставлял горячо любимое им

самовыражение официальному искусству, у которого была

совершенно иная цель – угодить правящему режиму.

Что касается моего отца, то «самовыражение» было для него

ругательством. Он произносил это слово чуть ли не с презрением

к тому смыслу, который оно в себе заключало.

Объяснить, в чем тут дело, непросто. Поздний романтик, мой

отец требовал от искусства «объективности». Но вовсе не лживой

объективности соцреализма (и даже не тупой объективности

реализма), а той, дающейся с болью объективности, которая

состоит в отречении от слишком назойливых признаков

собственного «я». Ему важно было уметь отстраниться от своего

лирического героя.

Для того чтобы понять позицию отца, мне понадобились годы.

Возможно, Якобсон, как человек чрезвычайно умный и

чувствительный, сумел бы понять то, о чем говорил мой отец,

гораздо быстрее, чем я, если бы он не был заранее остро

отрицательно настроен по отношению к своему собеседнику. А

может быть, мой отец тоже недостаточно старался быть

понятным. Для него как человека сочиняющего излагать свое

творческое кредо явно, напрямую, было, как я догадываюсь,

немного противно.

Таким образом, конфликт этих двух людей был предопределен.

«Ну что ж, вы – эстет», – сказал Якобсон, поднимаясь из-за стола.

Тут-то и выяснилось, ради чего он приходил. Это была,

собственно, разведка боем. Видимо, Якобсон любил рисковать

собой.

– Привет вам от Александра Сергеевича Есенина-Вольпина и

Веры Ивановны Прохоровой, – сказал он, стоя в дверях. Затем он

сказал, что ему было нужно «кое-кого идентифицировать» и что

это ему удалось.

Якобсон ушел, а мои родители с побелевшими лицами остались

стоять у дверей. Тогда я впервые узнал от них, что Есенин-

Вольпин и Прохорова были арестованы в 49 и 50 гг. по чьему-то

доносу и считают, что на них донес мой отец, но что на самом

деле это не так. (Мои родители тогда не подозревали, что

прогрессивное общественное мнение обвиняло моего отца не

только в этих двух арестах, но и вообще в штатном

осведомительстве.)

Естественно, я был потрясен. Мне еще не было пятнадцати лет, я

только что худо-бедно выкрутился после энцефалита («Чудес не

бывает!» – сказал знакомый доктор), и, хотя я был довольно

прилично начитан для своего возраста, мой жизненный опыт был

равен нулю. Почему эти люди так считают? Должен ли я бояться

этих людей? Как все было на самом деле?

Чтобы ответить для себя на последний вопрос, мне понадобилось

35 лет.

Ну а кроме того, мне было тогда обидно, что учитель приходил

вовсе не ко мне, а ради какой-то непонятной и враждебной моему