Читать «Содержание» онлайн - страница 4

естественно, представлял себе, что на поминках всегда говорят

что-нибудь такое. Мне и в голову не приходило, что его слова

надо понимать буквально.

До 36 лет, т. е. до дня смерти отца, я почти все время прожил с

ним в одной квартире. И я до сих пор почти не в силах взглянуть

на него со стороны. Возможно, в силу природной недоразвитости

я не совсем понимаю, где кончаются его взгляды и где

начинаются мои собственные.

И вот теперь я принужден обстоятельствами написать о нем. Я

должен объективно, насколько это в моих силах, разобраться в

истории его жизни и в том, каким он на самом деле был.

И я решил поступить так: написать о некоторых событиях,

произошедших со мной, но прямо или косвенно связанных с

моим отцом, в надежде, что его фигура нарисуется сама «в

отраженном свете».

II

История с Якобсоном

Когда я учился в восьмом классе математической школы №2,

моим учителем литературы был Анатолий Якобсон – диссидент,

друг Лидии Чуковской и Юлия Даниэля. Учителем литературы

он был очень хорошим, и мы с ним подружились. Возможно, ему

понравились некоторые мои ответы на его уроках.

В том, что я удачно отвечал на его вопросы, не было ничего

удивительного. В то время у меня была большая фора перед

моими товарищами – с тем, чтó есть литература и чтó есть

поэзия, меня знакомил мой собственный отец. К тому времени

его литературные взгляды и пристрастия в основном

сформировались, хотя некоторое брожение в этих взглядах я

наблюдал и позднее.

Толстого он предпочитал Достоевскому, а

Заболоцкого – Пастернаку. О Пастернаке я хотел бы здесь

поговорить подробнее, ибо отношение отца к его творчеству

имело до некоторой степени роковые последствия. Отец к тому

времени был склонен, пожалуй, считать Пастернака гениальным

переводчиком, в чьей интерпретации Шекспир, Верлен, Гете

превосходят то, что было заложено в оригинале. К собственным

стихам Пастернака он относился более критически. Возможно,

ему не хватало в этих стихах некоторой железной логической

пружины, необходимой ему в силу собственного склада.

Яростное увлечение Пастернаком он уже пережил в молодые

годы.

Что касается Якобсона, то этот замечательный человек поступка

и мысли* был просто переполнен Пастернаком. На своих

знаменитых на всю Москву школьных лекциях о русской

литературе он говорил, что любит раннего Пастернака больше,

чем любые другие стихи. А позднего Пастернака – еще больше,

«через не могу».

Я ничего не знал тогда о мужественной правозащитной

деятельности Якобсона и не мог правильно оценить его уровень

как личности. Он был мне, безусловно, симпатичен. Мы с ним

говорили «на одном языке». Однако по сравнению с моим отцом

он мне представлялся более тусклой фигурой. Тогда мне

казалось, что все, что он может мне сообщить на уроках

литературы, я уже слышал дома. Потом, спустя много лет, прочтя

замечательные литературоведческие работы Якобсона, я понял,

* Именно в таком порядке, а не наоборот.

что прежде во многом недооценивал его и как профессионала. И

все же он был критиком, а не творцом…

К концу восьмого класса я умудрился переболеть энцефалитом, а