Читать «Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы» онлайн - страница 219

Начинает выть — уже не скулить, а просто выть, дико и жалобно, а Саетан все продолжает невнятно бубнить, невообразимо жестикулируя.

I I  П о д м а с т е р ь е (одевая Княгиню). Абсолютная пустота — меня уже ничто не радует.

I  П о д м а с т е р ь е. И меня тоже. Что-то в нас надломилось, и уже непонятно — зачем жить.

К н я г и н я. Вы добились, чего хотели, — того, что мы, аристократы, чувствовали всегда. Вы теперь тоже — по ту сторону, радуйтесь.

С а е т а н (из непрерывного бормотанья всплывают отдельные слова и тут же тонут). ...так всегда на вершинах, братья, угрюмые братья мои по абсолютной пустоте...

В глубине вдруг вырастает красный пьедестал — это может быть прокурорская кафедра из II действия.

К н я г и н я. На пьедестал, на пьедестал меня скорее! Жить не могу без пьедестала! (Поет.)

Помогите мне, помогите добраться до пьедестала,

Держите меня, держите, пока рожей в грязь не упала!

Триумфально взбегает на пьедестал и застывает там, растопырив свои нетопырьи крылья в зареве бенгальских и обычных огней, которые неведомо каким чудом вспыхивают справа и слева. Скурви взвыл как черт знает кто.

Вот я стою в хвале и славе на перевале гибнущих миров!

С к у р в и. Простите меня, товарищи по злосчастью, — и не юродствуйте — мы все страдаем — говорю это не себе в утешенье, просто так оно и есть — простите меня, что я взвыл, как черт-те кто, позоря род людской, но я в самом деле уж больше не мог — ну не мог я больше, и баста! (После судорожных попыток согнуть и прошить толстый кусок кожи — все это сидя — отбрасывает сапог. Ползет на карачках по направлению к Княгине, завывая все ужасней. Цепь сдерживает его, и тут вой Скурви становится просто невыносим.)

П у ч и м о р д а. Невозможно больше выносить этот плоский бардаган (себе под нос) ...как будто бывают выпуклые. Какие там к черту мои выкрутасы — фашистские-то они были фашистские, да уж зато высокой пробы. И это — мой бывший министр! Так то ж, пане, шкандал — как говорят в Малопольше — предел упадка! Но как-то оно так убедительно звучит, что мне уж и самому охота того...

Саетан все бормочет.

О, дьявол! — А если я не выдержу и тоже поддамся чарам этой кошмарной бабищи? (После паузы.) Ну, в конце концов ничего страшного — корона с головы не свалится. Полнейший цинизм — то-то и оно! (Слезает с мешка и раскачивается, повернувшись лицом к публике.)

С а е т а н. ...качайся, качайся, а вот разок влипнешь, так уже от этого внутреннего подобострастия не избавишься...

К н я г и н я (взывает «nieistowym», по-русски говоря, голосом). Я взываю к вам «nieistowym», как говорят русские — нет такого польского слова,— голосом всех моих суперпотрохов, всех лабиринтов грядущего и утраченного духа, зародившегося в этих потрохах: покоритесь символу сверхматеринства: вселенской матки — или лучше — суперпанбабиархата! Этот заряд может взорваться в любую секунду. Ведь вы, мужчины, способны сгнить мгновенно — вдруг превратиться в лужицу жидкого гноя, подобно господину Вальдемару из новеляки этого горемыки Эдгара По. Вы опикничены: ваши шизоиды вымирают — наши шизоидки размножаются. Вот доказательство: Саетану раскроили череп, а Пучиморда будет жрать лангуст, — это символ — пока навеки не закроет уст, его курдюк не будет пуст. Мужики обабились — женщины en masse^[102] омужичились. Настанет время, и, быть может, мы начнем делиться как клетки, не осознавая метафизической странности Бытия! Ура! Ура! Ура!