Читать «Последний костер» онлайн

Этого не может быть

Часть I

Деревня Верхнее Мартыново, это исконно русское поселение, сибирское. Глухая Сибирь, далекая. И от власти далекая, и от Бога. Издревле пробивались тамошние людишки промыслами разными, да хозяйством своим.

Однако, лет десять назад, власть вспомнила о них. Пароходишко тогда баржу притянул в деревню. Забрали, почитай, большую часть мужиков, да выбирали какие покрепче, побычистее. Погрузили на ту баржу и увезли вниз по течению, в никуда. Баржа набок накренилась, как мужики столпились на жен своих, да на ребятишек в последний раз глянуть. Охнула ближайшая тайга, как бабы заголосили. С тех пор ни слуху, ни духу о тех мужичках.

Поговаривали, правда, будто японец зарился на берега Рассейские. Вот его и уехали воевать мартыновцы, а так ли на самом деле, никто не знает. А деревня как будто откупилась теми людишками от властей, никто больше не беспокоил. Уже другие мужики, крепкие, да бычистые ходили по своей земле уверенно и весело.

Ни одна дорога не проходила вблизи деревни, лишь зимник, петляя по Киренге от одного заснеженного берега к другому, прокатывался Низовской улицей.

Красивые санки, запряженные, иногда, тройкой, будили звоном бубенцов аккурат полдеревни. Верхняя улица не могла слышать и видеть проносившихся кибиток, и обыватели тамошние были этим немало огорчены. Узнавали они о проезжающих санках лишь от пацанов, разносивших эту радостную новость.

Высыпали все, и стар и мал, на сугробы, на заборы, на другие возвышения, чтобы хоть глянуть в сторону Низовской, где так лихо катила кибитка. И порой, не увидев даже самих санок, люди как-то душевно отмякали, успокаивались: значит, где-то есть большие города, большая жизнь. Значит, все нормально, все идет своим чередом, как свыше поставлено, и не забыты они, мартыновцы, коль мимо них кто-то значимый не по безделице катит.

Мефодий жил с самого края. Не то чтобы особняком, но как-то в пол оборота ко всей улице. Домишко оконцами скорее к реке тянулся, чем в улицу. И хоть и мутны были стекла, а охотничий глаз далеко примечал кибитку, и хозяин, невольно улыбаясь, начинал неторопливо натягивать олочи¹.

Акулина, или вернее сказать, Акулька, как звали ее все соседи, да и сам Мефодий, тоже накидывала на себя зипунишко и начинала торопить Ванятку, который как обычно в одной рубашонке возился за печкой:

– Ванятка, бросай ты свое ружьишко-то, гости к нам, побёгли глядеть.

Ванятка, а ему пятый покатил ноне, не мог пока проникнуться родительской радостью, но все равно бросал вырубленную тятькой из цельной деревины винтовищу, с которой он только что подкрадывался к зверю, привычно смахивал сопли на левый, уже залоснившийся рукав рубашонки, и начинал шарить под порогом хоть какие-нибудь обувки. Можно было еще из окна глядеть на реку и выйти на мороз лишь в последний момент, но нет, так не делали. Выходили и ждали у прясла².

Когда же, наконец, повозка лихо влетала в улицу и, обдав Мефодия и семейство его снежной пылью, проносилась мимо, у Ванятки губы уже были синими и неудержимо тряслись. Акулька тоже промерзала, – до самых нутрей, – но признавалась в этом неохотно, боялась испортить радость мужа.