Читать «Литературная Газета 6462 ( № 19 2014)» онлайн - страница 44

Не перестаю удивляться пассивной, а то и вредной деятельности управляющих органов культуры. Устроить чехарду с руководителями? Заменить одного на другого? Пожалуйста. Переименовать театр Гоголя в ГОГОL-центр и устраивать там теперь кинопоказы, выставки, это мы можем. Нет внятной программы развития театров. Нет нравственных правил. Немалые деньги, которые правительство даёт театрам, расходуются непрозрачно, а часто на необязательные празднества и фестивали. А предъявить претензии действующим деятелям искусства тоже стесняются. Вдруг прослывут ретроградами, консерваторами? Не угодят нынешним модным, властным? Да и уповать на общественное мнение, что здравые голоса будут услышаны в условиях стыдливой боязни и зависимости ответственных чиновников от крикливых либералов, – вряд ли можно.

Но и при всём том нельзя отдавать столь важное всем дело воспитания детей, детские театры во власть инерции и личных амбиций. Театрами надо заниматься государству. Не откладывая. Не упуская времени. И специально поддерживать их. И поднимать престиж.

Вот и детские сады теперь в Москве строят заново…

Теги: театральное искусство

Он и в конференц-зале – «Соловей»

Фото: РИА "Новости"

Удивительно, но этой сказочной, во всех смыслах слова, партитуре не очень везло на родных сценах - кроме постановки "Соловья" в Пермской опере в 2005 году, трудно припомнить что-то событийное. Художественный руководитель «Геликона» режиссёр Дмитрий Бертман решил исправить несправедливость – тем более что буквально на днях, 26 мая, исполняется 100 лет со дня исторической премьеры первого оперного шедевра великого русского композитора.

«Соловей», хоть и написан на сюжет датского сказочника Андерсена, повествующий вроде бы о Китае, на самом деле очень русская опера. Притом не архаично-, а современно-русская. Начать хотя бы с мотива изгнания живого Соловья за пределы империи, бонзы которой решительно предпочитают вольному пению запрограммированные рулады Механического соловья. А последующее возвращение Соловья к императору в трудную для того минуту – причём возвращение относительное, с отказом от «постоянного места жительства»? Птица будет лишь прилетать и петь, но жить у императора не хочет. «Вам это ничего не напоминает?» – с усмешкой заметил ироничный Дмитрий Бертман на встрече с прессой перед первым спектаклем. «Не улавливаете параллели с судьбой, допустим, Ростроповича? А как вам отказ Соловья от ношения на шее почётной золотой императорской туфли? Ассоциаций столько, что лучше не продолжать[?]»

Но, разумеется, всё ироничное остроумие сюжета так бы и осталось поводом для лёгкой усмешки, если бы не музыка. А она – тоже ярко русская, какую только и мог сочинить гениально одарённый ученик Римского-Корсакова и Лядова. Особенно в первом действии Стравинский пребывает под сладкими чарами своих старших коллег-сказочников. Начиная со второго действия в его композиторском языке происходит заметный поворот. Дело в том, что начатая в 1908-м, опера была закончена только в 1914-м, а шесть лет для композитора такого ранга – огромный срок. За него Стравинский успел пройти путь от туманного скрябинизма «Жар-птицы» до лубочной площадности «Петрушки» и брутальной этники «Весны священной», где уже никакие «измы» над ним не довлели, – он сам стал одним из диктаторов мировой музыкальной моды. И в музыке второго и третьего действий «Соловья» эти переклички со знаменитыми балетами Игоря Фёдоровича очень слышны, а в наиболее колоритных звончато-перкуссионных моментах можно угадать даже будущую звуковую графику «Свадебки», как раз в ту пору начатой, но завершённой почти десятью годами позже, в 1923-м.