Читать «Фарос и Фариллон» онлайн - страница 5

- Что за остров такой?

- Фараонов, - ответил старик.

- Фарос?

- Да, фараонов, парути.

(«Парути» - другое название царя египтян, встречается в иероглифах).

- Протея?

- Да.

И как только Менелай все перепутал, ветер переменился, он вернулся в Грецию, где рассказал про остров под названием Фарос, властителя которого звали Протеем и пляжи на котором были до отказа заполнены нимфами. С этим превратным толкованием остров и вошел в нашу географию.

Одна из оконечностей Фароса имела форму молотка, и задолго до того, как там высадился Менелай, какая-то неведомая держава - не то критяне, не то жители Атлантиды - устроили гавань на его западной оконечности. Перед светлокудрым царем, как и перед нами, сооружения эти могли предстать лишь в виде охряных пятен и линий под вечным танцем волн, ибо остров всегда уходил под воду, и к причалам, молам и двойным волнорезам этого доисторического порта может сейчас прикоснуться только ныряльщик. Их существование было уже забыто, когда солнце истории поднялось - чтобы никогда уже не закатиться - над другой его оконечностью, восточной. Сюда прибыл Александр Великий. Этот эллинофил предложил построить на Фаросе греческий город. Но островной хребет оказался для его амбиций слишком узкой площадкой, и новый город, Александрию, построили в итоге на противоположном берегу. Фарос, привязанный к Александрии длинной дамбой, стал частью замысла более грандиозного, и еще раз Александр вспомнил о нем лишь однажды: вместе с другими местами святости и услады остров пришел ему на ум после смерти Гефестиона, и в память о своем друге он приказал возвести там святилище - чтобы и там аукнулось горе, сотрясшее Экбатану и Вавилон[4].

Тем временем евреи были настороже. Им тоже нравились места услады. При всей глубокой преданности Иегове, они всегда почитали за долг при первой же возможности покинуть Его город, и как только Александрия начала расти и шириться, они заполонили ее рынки своим вежливым гомоном. Здесь они нашли себе столько занятий, что в Иерусалим решили не возвращаться, и встретили столько греков, что разучились говорить на иврите. Делом их стали спекуляции - теологические и торговые, они давали в долг царю Птолемею Второму[5], отчего тот проникся (сообщают они нам) таким восторгом по отношению к их религии, что приказал им перевести для их же пользы свое Писание. Он сам выбрал переводчиков и отвел им для трудов остров Фарос, где было не так шумно, как на материке. Там он рассадил семьдесят раввинов по семидесяти кельям, откуда они поразительно быстро вышли с семьюдесятью идентичными переводами Библии. Совпадало абсолютно все. Даже там, где они ошиблись, они ошиблись семьдесят раз, и греческая литература наконец-то обогатилась Боговдохновенной книгой. Это последующие поколения, сунувшись в иеговическую ученость, заключили, что Септуа-гинта создавалась в течение долгого времени, и что перевод был завершен не раньше 100 г. н. э. Евреи Александрии подобных сомнений не знали. Каждый год в память о чуде они устраивали на Фаросе праздник и строили маленькие хижины вдоль пляжей, у которых Елена содрогалась некогда при виде тюленей. Остров стал вторым Синаем, и сотрясшие его скромные раскаты привели в волнение философский мир[6]. Перевод, пусть даже и боговдохновенный, никогда не устрашит так, как оригинал; а неизвестный автор «Книги Премудрости Соломона»[7] показывает в своих сладостных, хоть и сомнительной подлинности, стихах, что и оригиналу вовсе не обязательно быть тревожным, если этот оригинал сочинили в Александрии: