Читать «Газета День Литературы # 75 (2002 11)» онлайн - страница 23

НЕ ВСЁ О РУССКИХ НАДО ЗНАТЬ

Игорь ТЮЛЕНЕВ. Засекреченный рай. — М.: Голос-пресс, 2002, 304 с., тираж 5100 экз.

Судя по стихам (а как еще судить о поэте?), Игорь Тюленев — из тех забубенных русских головушек, что в своё время прошли насквозь Европу и Азию, да остановились в изумлении перед своим собственным "я", обнаружив случайно и вдруг, что вот есть оно внутри, такое. А какое — того ни словами, ни стихами не скажешь, хоть трижды Сергеем Есениным будь. Но это — ради красного оборота речи. Нет у нас троих Сергеев Есениных, нет и не было, и не будет. Слава Богу, хоть один был, сказал кое-что всё-таки о себе, о русских и о России. Да так оно, сказанное, и осталось навечно.

Вообще, говоря о "тяготеющей массе" предшествующей русской поэзии, предшествующей русской литературы, надо отметить еще одну особенность ее: наличие мощных личностных влияний. Мы без всякой натяжки говорим о "пушкинской" традиции в русской поэзии, о традиции "тютчевской", "некрасовской", "есенинской" и так далее. Матрица поэтического бытия этих классиков вне всякого сомнения продолжает воздействовать на наших современников, отпечатывая на них не просто свои следы — свои подобия. Иное дело, что "пушкинская" или "есенинская" матрица оказывается и слишком велика, и слишком объемна: поэтому ее подобия оказываются, как правило, и не слишком четкими, и не слишком большими, во многих местах новых "оттисков" зияют понятные, но от того не менее огорчительные пустоты.

Нельзя сказать, что в своем творчестве Игорь Тюленев полностью избежал этой опасности.

Уж если нас столкнуло время,

В кровь подмешав любовный яд,

Как Святогор, сто раз подряд

В щель гробовую брошу семя.

Кто может круче написать? —

Пускай напишет... если сможет.

У Президента меньше власть,

Чем у разжатых женских ножек.

Или: "набухает русский корень"; или: "Кто же этот мир придумал, / Где так бабы любят нас?" Вот — фото Игоря Тюленева под портретом Максимилиана Волошина в Коктебеле (похож точь в точь), вот — почти кузнецовские стихи про Ивана-дурака ("Царевна-лягушка"):

Затряслись и дворец, и избушка,

Небо стукнулось лбом о бугор,

То жена дурака в коробушке

Переехала русский простор.

Ванька выследил деву-лягушку,

Платье-кожу зеленую сжёг,

Взял на понт, на авось и на пушку

Среднерусских долин василёк.

Вместе с платьем сгорела царевна,

Погрузилась Россия во мрак.

Разгребает золу ежедневно

Не поверивший счастью дурак.

Но не спешите с выводами. Тюленев как раз способен преодолевать "силу притяжения" предшествующей русской поэзии, что само по себе уже очень и очень немало. Как это происходит? Да вот так: вроде бы невзначай, ненароком — например, в стихотворении "Сад", которое открывается пушкинской цитатой: