Читать «Шведские спички» онлайн - страница 140

Оливье держал в руках одну из книг Паука, ту самую, которую он должен был вернуть в муниципальную библиотеку. На ее красном переплете было сделано тиснение: золотой кораблик — герб столицы, а на обороте обложки наклеен маленький картонный карманчик с записями о выдачах книги читателям, причем числа были написаны синими чернилами, а рядом стояла лиловая печать. Оливье уже несколько дней откладывал свой поход в библиотеку, почему-то вызывавшую в нем робость, а вот теперь она закрылась на целый месяц. Ему так никогда и не удастся вернуть эту книгу.

Оливье без конца вспоминал Паука, вернее, Даниэля, все еще надеясь снова увидеть его на улице, на его излюбленном месте у стенки, между окном Альбертины и закрытой галантерейной лавочкой. Он вернул бы Даниэлю книги, и, может быть, калека разъяснил бы ему, что означают все эти непонятные фразы.

Оливье уже миновал мост вблизи кладбища, как вдруг ему пришло в голову, что если он двести раз подряд произнесет имя Паука, это поможет ему вернуться обратно. И ребенок начал как можно быстрей повторять: «Даниэль, Даниэль, Даниэль, Даниэль, Даниэль…»

Понемногу это превратилось в молитву, состоящую из одного-единственного слова, и губы мальчика тихо шевелились, как у старух, что беззвучно молятся, перебирая пальцами четки.

Он был полностью погружен в это занятие, когда чей-то смех и голоса вывели его из задумчивости. На террасе ресторана люди с багровыми и лиловатыми лицами громко хохотали, поднося ко рту свои отягченные едой вилки и большие стаканы с белым вином, которое они выпивали, не переводя дыхания. Локтями они подталкивали своих пухлых белокурых соседок, в ответ звонко смеявшихся, Одни из них спросил:

— Мими, ты себе представляешь скорость ветра?

— А плотность тумана? — подхватил другой.

Они приправили свои реплики сальными остротами. Оливье и не такое слышал на улице, но из-за того, что он сейчас исступленно повторял: «Даниэль, Даниэль, Даниэль», — его это совершенно ошеломило. Он почувствовал, что покинул свой чистый, невинный и горестный мир, чтобы попасть в иной, с вульгарными радостями, больно ранившими его душу. Какой-то обжора, поддерживая обеими руками жирное брюхо, пошутил:

— Если мне не всадят в живот две добрые пули, как я освобожусь от того, что съел?

Внезапно Оливье бросился бежать. Все тут было грязно и омерзительно, люди казались ему глупыми и уродливыми. Как будто именно они держали Паука взаперти, отгораживая его от Оливье своим сытым смехом.

«Даниэль, Даниэль, Даниэль, Даниэль…»

Но сколько бы он ни твердил это имя, он уже не мог забыть о мерзких обжорах.