Читать «Что движет солнце и светила (сборник)» онлайн - страница 27
Николай Семченко
А, вы давно этого не понимаете, потому что кожа ваших тел давно стала прочной, надёжной коробочкой, и та искорка Света, что в вас была, — душа, душа ей имя! — истлела, превратилась в кучку мелкого, невзрачного пепла, лёгкого, как дорожная пыль.
Постойте! Не сбивайте меня со счёта! Две тысячи двадцать три!
А во мне эта искорка разгорается всё ярче… Вы это уже видите? О, сколько ужаса в ваших глазах! Не бойтесь, ничего с вами не случится: этот огонь, этот свет, лёгкий, как дуновенье полуденного ветерка, не перекинется в ваши тела, внутри которых — мерзкая, полупереваренная еда, болотная жидкость, клубки микроскопических тварей, пучки болячек, и на этой свалке может тлеть лишь чадный дымокур…
Да, я — Огненная Рыба, и вы не можете не почувствовать, как моё дыханье пронизывает вас насквозь. И это только начало. Скоро вы ощутите каждый мой атом — я пройду и через вас, и сквозь эти дома, и деревья, и горы, и сквозь само Солнце, и всё дальше, дальше — в бескрайнее море Вселенной, и вы тоже, если пожелаете, пройдёте сквозь меня, и сольётесь со мной, друг с другом со всем миром, все мы — одно целое: стая, которая несётся в потоке Пространства и Времени…
Какая духота! Вон старушка, та, что тащила за собой сумку на колёсиках, остановилась и ловит воздух открытым ртом. Как маленькая рыбка, выброшенная крутой волной на песок. Ну что ты, что ты, бабуля? Неужели я тебя и вправду напугал? Да нет, я не дьявол, я и мухи не обижу. Это разгорается во мне искра. А ты думаешь, что кто-то облил убого бензином и бросил спичку? Видишь, я смеюсь, мне — хорошо. Нет, мне не больно, ни капельки… Ну зачем, бабуля, кричать и звать на помощь? Я спешу, пропустите меня!
— Кайф-ф-ф-фу-у-у! — блаженно выдохнул Лёша, обессиленно рухнув на палас.
— Слабак, — сказала Зинаида. — И эгоист! Только о себе думал. Я рассчитывала на большее…
— Почему слабак? — обиделась Ольга. — Это продолжалось двадцать минут. Мало?
— Если мало — повторим, — отозвался Леша и, перевернувшись на спину, хлопнул себя по животу: Садись, Зина!
Они не услышали, как Рыба открыл дверь своим ключом, осторожно, на цыпочках, зашёл на кухню и поставил банки с пивом в холодильник.
— Три тысячи шестьсот одиннадцать, — сокрушенно прошептал он и покачал головой: Ай-яй, нехорошо-то как: опоздал!
Из большой комнаты доносились всхлипы, стоны, приглушённые вскрики. Это озадачило Рыбу. Но, поразмыслив, он решил, что Лёша, скорее всего, смотрит по видеомагнитофону один из тех мерзких фильмов, в которых сняты сцены совокуплений человеческих тварей. Почему-то Лёше это нравилось. За происходящим на экране он следил, как заядлый болельщик за перипетиями футбольной или хоккейной баталии; его глаза блестели, ноздри подрагивали и, казалось, ему не хватало воздуха: он дышал тяжело и часто, сглатывая тяжелую слюну. Перед им обычно стояла тарелка с бутербродами, которые он брал, не глядя, и рассеянно откусывал большие куски, проглатывая их, почти не разжёвывая и роняя на вздыбленные сатиновые трусы рыхлые крошки хлеба.