Читать «Что движет солнце и светила (сборник)» онлайн - страница 25

А в воде — рыбы, мои братья и сёстры, созданные из тех же атомов, что и всё окружающее мирозданье. Но они — прекрасны, они — чудо!

Тысяча шестьсот двадцать пять! Не забываю считать, вот! И что ты, Настя, улыбаешься? Ты симпатичная. Но, понимаешь, однажды я уже терял свою голову — Ольга! — и ничего хорошего из этого не получилось. Она — не рыба, она — не моя, и я не сделал даже попытки увлечь её в свой мир. Пора, пора! Это, наконец, надо сделать, это — просто, очень просто, немыслимо просто. Если, конечно, знаешь: реальность — это то, во что мы верим или не верим, А то, что знаем или не знаем, — это что? Может, жизнь?

Все мы сотканы из одной и той же материи — частиц, которые, между прочим, могут мчаться — и мчатся! — по Вселенной со скоростью тридцать тысяч километров в секунду. Вот из чего ты, Настя, состоишь. И не подозреваешь, дурашка, что и твоё ладное тело, и мысли, и сны, и всё, что есть в тебе или из тебя выходит, — из тех же атомов, что и солнце, и звезды, и другие миры и галактики. Ах, если бы я мог тебе объяснить то, что чувствую. Но я — Рыба, которая словами ничего не говорит…

Тысяча восемьсот три!

Да, наверное, ты права: моя лень и нежелание вгрызаться кому-то в загривок сильнее того, что бабка Евстолия называла честолюбием. И, знаешь, я уже не удивляюсь тому, что теперь наверху — дураки, даже не слышавшие никогда об Овидии, или Максе Фрише, или о Фридрихе Ницше, или…ах, Боже мой, да о ком они вообще слышали, эти дураки, тупо пробивающиеся к цели в виде счетов в банках с многими нулями и не умеющие ничего иного нафантазировать, как мраморный дворец на берегу моря, и чтоб непременно хрустальный унитаз, и золотые ручки на дверях, и… что о них говорить? Скучно! И никакие доводы не убедят меня, что их напористость и деловитость это проявление недурственных мыслительных способностей. Ты видела когда-нибудь деревце, растущее на карнизе здания? Неизвестно как семечко зацепилось там когда-то за кусочек грязи, солнце его пригрело, дождик полил — вот оно и проросло инстинктивно, и, можно сказать, даже случайно: так уж получилось, что заняло это место раньше других семян. Потом, конечно, ветер заносил на этот карниз иных его собратьев, но, извините, всё уже было занято, и даже если на другой год какое-нибудь семечко всё-таки прорастало, то первопоселенец его давил, гнобил, затенял и сживал со света. Ну и при чём тут ум и выдающиеся способности?

Тысяча восемьдесят девять!

Ха! Время — это иллюзия. Нет отдельно времени и нет отдельно пространства, есть пространство-время, и его можно изменять, сжимать, расширять. Воспоминания — это прошлое, ожидание — будущее, но что есть настоящее? Возможно, это всего лишь способ отсрочки будущего, а?

Ерунда! Ахинея!

Наверное, настоящее — это когда не желаешь перемен ни в себе, ни в тех, кого любишь, и как только к тебе подкрадутся тоскливые мыслишки о том, что у тебя чего-то нет, у всех вот есть, а у тебя, любимого, нет — вот тут-то и рушится настоящее, потому что ты не способен уже получать удовольствия от того, чем владеешь, и торопишь бег времени, и не интересуешься тем, что есть, и, конечно же, не замечаешь усталой улыбки старого и мудрого Сенеки: «Где тот человек, который хоть сколько-нибудь ценит время, умеет дорожить каждым днём и понимает, что миг за мигом приближает его к смерти?.. Пока мы откладываем жизнь на завтра, она проходит. Ничто не принадлежит нам в такой степени, как время; оно — наше. И этим-то единственным и быстротечным достоянием мы позволяем завладевать первому встречному…» Я — не позволяю, и потому я — Рыба, плавающая сама по себе. Рыба, понявшая: жизнь — это время.