Читать «Танец Солнца» онлайн - страница 7

Он находит Майклсона: - Ты не можешь освободить меня на несколько недель? - спрашивает он. - Освободить тебя, Том? Что ты имеешь в виду? - Мне надо поработать в поле. Хотелось бы уйти с базы и побыть среди диких жрунов. - А чем плохи те, что в загоне? - Понимаешь, Майк, это ведь последний шанс для диких. Мне бы хотелось ими заняться. - Один или с Эллен? - Один. Майклсон медленно наклоняет голову: - Ладно, Том. Как тебе угодно. Иди. Не буду тебя задерживать.

Я танцую в прерии под зелено-золотым солнцем. Вокруг толпятся жруны. Я наг. Моя кожа лоснится от пота. Глухо стучит сердце. Я говорю с ними при помощи ног, и они понимают меня. Они понимают. У них есть речь, состоящая из мягких протяжных звуков. У них есть бог. Они знают, что такое любовь, и трепет благоговения, и восторг. У них есть обряды. У них есть имена. Есть история. Теперь я в этом убежден. Я пляшу на густой траве. Как мне пробиться к ним? Моими ногами, моими руками, моими вздохами, моим потом. Они собираются сотнями, тысячами, и я пляшу. Не останавливайся! Они собираются вокруг меня, издавая свои странные звуки. Я посредник в передаче таинственных токов. Видел бы меня сейчас мой прадед. Ты, сидевший некогда на пороге своей лачуги в Вайоминге с бутылкой огненной воды в руках, медленно разрушавшей твой мозг, воззри на меня, старик! Погляди, как танцует Том Две-Ленты! Я говорю с этими странными существами с помощью ног, под солнцем странного цвета. Я танцую... я танцую... - Слушайте, - говорю я. - Я ваш друг, я и только я, я, кому вы можете верить. Верьте мне, откройтесь мне, научите меня. Дайте мне возможность запечатлеть ваш образ жизни, ибо день гибели уже не за горами. Я танцую, и солнце поднимается выше, и жруны лопочут что-то невнятное. Вот их вождь. Я подтанцовываю к нему, потом отступаю, потом вновь приближаюсь, я кланяюсь, я показываю на солнце, я вызываю в своем воображении образ божества, окруженный пламенным ореолом, я пытаюсь воспроизвести речь его народа, я преклоняю колени, я поднимаюсь, я танцую. Том Две-Ленты, танцует для тебя, вождь! Я возрождаю искусство, забытое уже моими предками. Чувствую, как вливается в меня неведомая сила. И подобно тому, как танцевали они в дни бизонов, так я несусь в вихре пляски на берегах Форк-ривер сейчас. Я пляшу, и жруны начинают танцевать. Медленно, неуверенно они приближаются ко мне, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, покачиваясь. - Так! Так! Так! Отлично! - кричу я. - Пляшите! И мы танцуем вместе, а солнце ползет к полуденной высоте. Теперь их взоры больше не обвиняют меня. Я вижу в их глазах тепло и нежность. Я их брат, их краснокожий сородич, пляшущий вместе с ними. Они больше не кажутся мне неуклюжими. В их движениях есть странная медлительная грация. Они танцуют. Они теснятся поближе ко мне. Ближе... ближе... ближе... Мы впадаем в священный экстаз. Теперь они поют лишь смутно понятный мне гимн Радости. Они простирают руки, разжимая свои крохотные клешни. В унисон выбрасывают вбок и вперед ноги - правую, левую, правую, левую. Пляшите, братья, пляшите, пляшите!.. Они жмутся ко мне. Их плоть нежна, их запах сладок. Очень мягко они теснят меня в ту часть лужайки, где трава густа и еще не потоптана. Продолжая танцевать, мы разыскиваем "подушки". Жруны возносят молитвы, обхватывают "подушки" своими неуклюжими ручками, отделяя дыхательные органы от предназначенных для фотосинтеза антенн. Потревоженные растения в отчаянии испускают волны кислорода. Голова кружится. Я хохочу и пою. Жруны покусывают дырчатые лимонно-желтые шары, похрустывают стеблями. Они протягивают свою пищу мне. Я понимаю - это религиозный обряд. Прими от нас, вкуси с нами, возлюби нас, это плоть божья, это его кровь, прими, вкуси, возлюби. Я наклоняюсь, подношу лимонно-желтый шар к губам. Не откусываю. Я, так же, как они, щиплю мякоть зубами, сдирая с шара кожицу. Сок наполняет мой рот, а струя кислорода промывает носоглотку. Жруны возглашают осанну. Ради такого торжества мне следовало бы носить убор из перьев, чтобы достойно принять новую религию в регалиях той, что должна была быть моею. Прими, вкуси, возлюби. Сок "подушки" бродит в моих жилах. Я обнимаю своих братьев. Я пою, и слова, отрываясь от моих губ, застывают аркой, сверкающей, как юная сталь. Я беру более низкий тон, и арка начинает поблескивать черненым серебром. Жруны толпятся вокруг. Запах их тел кажется мне яростно красным. Их тихие возгласы поднимаются вверх белыми облачками. Солнце жжет, его лучи - поток крошечных зазубренных игл туго скрученного звука, находящегося на самом пределе слышимости. Густая трава жужжит басовито и многоголосо, ветер расшвыривает огненные искры по всей прерии. Я поглощаю одну "подушку", вторую, третью. Мои братья смеются и кричат. Они говорят мне о своих богах, о боге тепла, боге пищи, боге радости, боге смерти, боге святости, боге греха и других. Они речитативом возглашают имена своих царей, и их голоса - всплески зеленых пятен на чистом полотне неба. Они учат меня своим обрядам. Я обязан их запомнить, твержу я про себя, так как, исчезнув, они уже никогда не возродятся. Я все еще танцую. Они тоже. Краски холмов грубеют, меркнут, теперь они шершавы, как наждак. Прими, вкуси, возлюби! Танцуй! Они так добры! Неожиданно я ловлю гул коптера. Он летит на большой высоте. Я не вижу, кто сидит внутри. - Нет, кричу я. - Только не тут! Только не их! Слушайте! Это Том Две-Ленты! Неужели вы не слышите меня! Я провожу полевой эксперимент! Вы не имеете права... Мой голос свивается в спирали цвета голубого мха, окаймленные малиновыми проблесками. Спирали взмывают в вышину и слабый ветерок уносит их прочь. Я кричу, я воплю, я мычу. Я пляшу и грожу кулаками. На крыльях коптера, как ладони, раскрываются створки разбрасывателей драже. Сверкающие головки высовываются наружу и начинают вращаться. Нейронное драже дождем льется на траву лужайки, каждая крупинка оставляет за собой светящуюся трассу, ясно и долго различимую на фоне неба. Рев коптера - лохматый ковер, простирающийся до горизонта, и мой пронзительный вопль тонет в нем. Жруны покидают меня, они ищут драже, они роются в корнях трав, отыскивая эти шарики. Все еще приплясывая, я кидаюсь в середину стада, выбиваю драже из их рук, швыряю его в ручей, растаптываю в порошок. Жруны мечут в меня черные стрелы рыка. Они отворачиваются и снова ищут драже. Коптер делает разворот и улетает, оставляя за собой хвост тугого маслянистого звука. Мои братья жадно поедают драже. Способа прекратить это нет. Счастье снедает их, они падают головами вперед и лежат неподвижно. Вначале по телам еще пробегает дрожь, потом исчезает и она. Тела начинают растворяться. Тысячи трупов тают в травах прерии, погружаясь в бесформенность, теряя шарообразность, уплощаясь, вжимаясь в почву. Силы сцепления больше не удерживают молекул. Сумерки протоплазмы сгущаются. Жрунов больше нет. Часами я брожу по прерии. То вдохну кислород, то съем лимонно-желтый шар. Гремят свинцовые колокола заката. Черные облака трубно ревут на востоке, нарастающий ветер крутит вихри угольных колючек. Опускается тишина. Я танцую. Один.