Читать «Наш день хорош» онлайн - страница 16

Федор Петрович дал задний ход, подогнал машину к лафетной жатке и когда соскакивал с сидения, чтобы подцепить ее, услышал последние слова Устиньи:

— Все высказал? Или еще осталось?

— Если мало, могу добавить, — ответил Афанасий.

— Постыдился бы чужого человека.

— Чего его стыдиться? Он свой.

— Ну, ладно! Вот последний раз тебе сказываю: надо мной можешь какие угодно шутки шутить, а коли на массиве и дальше барахлить будешь, завтра же тебе отставку дам. В правление пойдешь.

— Ты меня правлением не пугай.

— Тебя не испугаешь. Давно известно. А все-таки пойдешь!

Не дожидаясь ответа, Устинья ударила лошадь ногой, взяла с места в намет.

Афанасий махнул рукой и отрывисто скомандовал Федору Петровичу:

— Поехали! Нечего время терять...

Неслышно и незаметно бежит время. Смоляное небо висит над землей. В середине его мерцает яркими точками Большая Медведица. Застыли в неподвижной дреме таинственные, как в сказке, леса. Над сонной землей — непрерывный гул. Справа, где-то в стороне Сункулей, и слева, за озером Камышным, то вспыхивают, то гаснут, как зарницы, огни уборочных машин, слышится непрерывное тарахтение моторов.

Иногда сквозь стрекот лафетной жатки, повизгивание гусениц и рокот трактора доносится до слуха Федора Петровича нетерпеливый окрик:

— Давай, дава-ай, не сбавляй ходу!

Это кричит Афанасий. Он не сидит, как положено, а стоит на своем рабочем месте, чуть наклонившись и вцепившись обеими руками в штурвал. Голова у него не покрыта, рубаха расстегнута, через открытый ворот видна широкая сильная грудь. Яркие огни фар режут ночную тьму, далеко освещая колышущуюся, с набухшими колосьями пшеницу. Сжатая пшеница ровным рядом ложится на полотно хедера, движется к выбросу сплошным потоком, и сзади жатки, погружаясь в темноту, как в темную воду, ложится такая же непрерывная линия высокого валка.

Трактор идет без рывков, словно плывет по земле, изредка только, на поворотах, замедляя ход.

Много раз уже оглядывался Федор Петрович, зорко всматривался в сжатую полосу, в ощетинившуюся свежую стерню. Не балует ли снова Афанасий, не остаются ли в стерне колосья? Понял он свою ошибку или не понял?

Часов в одиннадцать ночи, незадолго до окончания смены, с полевого стана пришла Устинья Терентьевна. Не поленилась, прошла за жаткой вокруг всего массива, придирчиво осмотрела и только тогда помахала рукой, приказала остановиться.

Афанасий сошел с жатки, потрепал Устинью по спине и добродушно спросил:

— Опять проверяешь?

— А то как же! — ответила Устинья. В глазах ее блеснул радостный огонек, не то от добродушного тона Афанасия, не то оттого, что она осталась довольна его работой.

— Ну, ну. Проверяй.

Устинья вместо ответа прильнула к нему, погладила его слипшиеся от пота волосы.

— Устал, наверное, родимый?

— Понятно, устал. Ведь не в бабки играл.

— Вот такого, хорошего, я тебя люблю в сто раз больше, — не стесняясь присутствия Федора Петровича, ласково сказала Устинья.

— Чем кого?!

— А вот когда ты становишься дурачком и ершом, не люблю.