Читать «Сцена» онлайн - страница 20

Но как уйти, чтоб у любимого человека не шевельнулось упрёка совести? Чтоб его вновь не потянуло к ней?

И она «надевает маску»:

— Я ухожу от тебя, потому что я люблю другого. Потому что я тебе изменила!

Тут разыгрывается одна из лучших сцен пьесы.

Как, на самом деле, забавно у нас взаимное отношение мужчины и женщины.

Муж, изменявший жене на каждом шагу, узнаёт, что и жена ему не осталась верна.

— Как? Ты? Несчастная! Презренная!

Он в раже. Он рвёт на себе волосы. Он бьётся головой об стену.

Но ведь он-то! Он-то!

Он — другое дело! Этого требует его талант!

А может быть, и у неё есть какой-нибудь талант, который этого требует?

Она — женщина.

— Ты меня опозорила! Ты — последняя из тварей! — кричит он, как закричал бы на его месте всякий муж.

И надо видеть в эту минуту Режан, когда она, бледная, с перекошенным лицом, падает под тяжестью оскорблений, едва сдерживаясь, чтоб не крикнуть:

— Я солгала!

Прежней Режан, Режан «Sans-Gêne»^[13], весёлый и задорный талант которой искрился как шампанское, больше не существует.

Театр г-жи Режан превратился в театр тихих драм, беспросветных и тяжких как жизнь.

Покинутая жена, несчастная мать, женщина, полная самоотвержения, самопожертвования, женщина-жертва, способная на самое великое — безмолвное страдание, — нашли в Режан свою поэтессу.

Она чудными и тонкими акварельными красками рисует нам эти образы, эти страдания, эти тихие трагедии невысказанных слов, невыплаканных слёз.

Это сделало всесокрушающее время.

От таланта Режан веет нежным и печальным ароматом увядающей розы.

Быть может, вы предпочитаете дерзко красные розы ранней весны, но в грустном аромате увядающих цветов так много прелести и элегии.

Я не знаю, когда Режан была лучше, прежде или теперь.

Но это две совершенно различные актрисы.

Над столицей мира, над «ville lumière»^[14] она блестит теперь бледной и печальной угасающей утренней звездой.

И много новой прелести в этом новом её тихом блеске.

А. А. Рассказов (Посвящается «доброму» старому времени)

Какое старое это имя.

Какого далёкого, какого другого времени!

Все те светила, среди которых небольшой, но яркой звёздочкой горел в Малом театре его талант, давным-давно перешли в «труппу Ваганьковского кладбища».

Смерть словно забыла про старика.

— Наши все на Ваганьковском! — хихикая, говорил Александр Андреевич. — Кладбищенский отец дьякон основательно шутит, когда актёра какого хоронят: «У нас на Ваганьковском-то труппа почище, чем у вас в Малом театре». А я держусь! На Ваганьковское часто езжу. То тот, то другой из сверстников подомрёт. Езжу, — только назад возвращаюсь!

И старик смеялся хитрым и довольным смешком.

Деятельность Рассказова.

Мне попалась как-то афиша одного из первых представлений. «В чужом пиру похмелье» Островского.

Андрея Титыча Брускова, кудрявого Андрюшу, играл «г-н Рассказов».

Какие исторические. Какие доисторические, можно сказать, времена.

Настоящая деятельность Рассказова протекала при Щепкине, при Шумском, при Садовском.

«Настоящая деятельность», потому что под конец своей жизни старик «больше не играл, а баловался», «играл, чтоб не забыть», развлекался, чтоб не скучать.