Читать «Это настигнет каждого» онлайн - страница 196

Фрагмент III Дневник Матье

Ночь, которую Матье Бренде и матрос Гари провели вместе, их любовную ночь (единственную, хотя сами они не догадывались, что повторенья не будет; разве что - при одном из последующих возвращений, или трансмутаций, то есть после метемпсихоза, на который мы все еще надеемся), - эту ночь автор описал, используя словесные формулы, более или менее приемлемые для широкой публики. Он о многом умалчивал, ограничиваясь намеками. Делал вид, будто занят литературой и только. Плоть - драгоценная, по его мнению, плоть двух индивидов, открывшаяся, словно цветок, навстречу действительности и сравнявшаяся по благородству с духом - оставалась немой, ее заставили быть немой, потому что большинству читателей роль ее представляется сомнительной. Посвященные этой ночи страницы дневника Матье откровеннее, правдивее, точнее; у каждого, кто их прочтет, разорвется сердце от жалости и печали, если только читающий сохранил внутреннюю свободу и ценит саму жизнь выше, чем ложь о жизни. Бесполезно спорить, о чем бы тут следовало умолчать, если мы в самом деле предпочитаем правду условностям и если уважаем любовь - какой бы она ни была, чего бы ни требовала, к какому бы расточительству ни склоняла, как бы далеко ни уводила в Неразумное (ведь любовь, по сути, и заключается в том, что заставляет любящих отвернуться от разума); если мы приветствуем ее, если восхваляем: как единственную благодать мироздания.

«После его признания все сразу решилось. Я уже знал, что он будет меня целовать: ударит, как клювом, выпятившимися губами, прижмется ртом к моему рту, протолкнет язык меж моих зубов, будет подлизываться ко мне, пить мою слюну, а меня угостит своей... Будет меня целовать. Больше того: я знал, что его поцелуи - приму. Я уже и не помнил, когда предался ему. Одно скажу: все мысли, все ощущения, всё, что существовало между нами как любовь, как взаимная преданность, как сон, как готовность к подменам... что существовало с самого начала... теперь стало осязаемым, пространственно- и телесно-воплощенным. Мы оба сделались плотью - в таком исключительном, возвышенно-исключительном смысле, что не осталось для нас иной возможности, кроме соединения, плотского слияния. Гари втиснул колено в мою промежность, чтобы я почувствовал... или: понял... свои яйца. И я их почувствовал: большие, пылающие, болезненно взбухшие. И тот, прижатый к животу, высоко вздыбился: неловко, как кость, торчал из меня, беспомощно что-то лепечущего, лепечущего напрасно. А над моими губами был рот Гари: как птичий клюв, готовый при первом же знаке согласия обрушиться и ударить.

Но я не хотел слепо... Я не хотел в тот же миг провалиться в нашу совместную вину, в общую судьбу, в неизбежное; я хотел прежде услышать от него отчет о случившемся. Что-то во мне, какая-то еще не анестезированная мысль желала такого отчета, прояснения ситуации. Мне, по крайней мере, нужно было выиграть время, чтобы добровольно принять на себя... разделить с ним его вину. Он спросил: „Ты еще хочешь меня? Такого, какой я есть?“ И пригрозил, что зарежет, если я откажусь. Я ему ответил. Не помню, что именно. Завязался длинный разговор. Но все время, пока он длился, Гари прижимал коленом мою мошонку, а губы его оставались вблизи моих. Я знал, что противиться бесполезно, что я в его власти, что выбора у меня нет. У него тоже выбора не было. Но мы вели себя так, как если бы что-то зависело и от нас, как если бы наше слияние не было предначертано, как если бы мы еще могли уклониться от предстоящей ночи. Хотя... мы вовсе не хотели от нее уклониться; мы бы в любом случае не отступились друг от друга, не разошлись, не отказались друг друга ублажать, не сделали бы ничего такого, что бы нас разлучило или привело к взаимному отчуждению. Сразу после его признания мы стали сообщниками. Только я в этом не хотел признаваться. Некое соображение - которое придумал не я; которое придумали и выдавали за правильное невесть какие мои соотечественники; которое могли бы прокручивать в своих головах миллионы других людей, помимо меня; которое они же и прокручивали теперь, выражаясь фигурально, в моей голове - заставляло меня противиться желанию Гари. <...>