Читать «История димломатии, том 1» онлайн - страница 300

Владимир Петрович Потемкин

30 марта 1814 г. союзники вошли в Париж. Через несколько дней Наполеон отрекся от престола и отправился на остров Эльбу в качестве «императора» этого острова. На французский престол вернулась низвергнутая революцией династия Бурбонов в лице Людовика XVIII, брата казненного короля Людовика XVI.

Период почти непрерывных кровопролитных войн окончился. Деспотизм военного диктатора, вышедшего из недр революции, а потом ее удушившего, заменил тот режим, о котором А. С. Пушкин в 1823 г. выразился, что замыслы Александра I «миру тихую неволю в дар несли». Эта «тихая неволя» поддерживалась большей частью уже не оружием, но конгрессами, дипломатическими переговорами и соглашениями.

Восстановление, по возможности, старого абсолютистски-дворянского, — в одних местах крепостнического, в других полукрепостнического режима, — такова была социальная первооснова политики держав, объединенных после окончания войны Шомонским трактатом. Эта утопическая цель уже сама по себе сообщала непрочность достижениям держав, победивших Францию в 1814 г. Полное восстановление дореволюционного режима и в экономике и в политике после сокрушительных ударов, которые нанесли ему французская революция и Наполеон, оказалось делом не только трудным, но и безнадежным. В этом Маркс и Энгельс усматривали прогрессивную роль наполеоновского владычества. Такую историческую роль, вовсе к тому не стремясь лично, а лишь думая о завоеваниях, о могуществе Франции, об экономическом господстве буржуазии, сыграл французский император Наполеон.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС (октябрь 1814 г. ― июнь 1815 гг.)

Отношение Александра к основным участникам конгресса.

В апреле — мае 1814 г. император Александр по своим военным силам, которые в тот момент имелись в его распоряжении, был бесспорно могущественнейшим из всех остальных монархов и правителей разоренной и обескровленной Европы. Именно поэтому Меттерних и сделал все возможное, чтобы отложить конгресс на осень и дать Австрии несколько оправиться. Александр согласился на такую отсрочку, несмотря на то, что терпеть не мог Меттерниха и хорошо понимал его интриги и игру политиков, враждебных России, хотя и умильно льстящих царю в глаза — лорда Кэстльри и короля французского Людовика XVIII. Все они с беспокойством присматривались, не пожелает ли Александр играть роль нового Наполеона, повелителя Европы. Заранее, но еще очень недружно, они готовились к отпору. Секретарь и доверенное лицо при Меттернихе публицист Гентц писал потом в качестве очевидца: «Приехав в Вену, император Александр уже был более или менее в ссоре с Австрией, Англией и Францией». Лорд Кэстльри был менее неприятен Александру, чем Меттерних. Негибкий, боящийся революции в самой Англии, не доверяющий русской дипломатии, английский министр иностранных дел получил от Александра квалификацию «холодного педанта»; но по крайней мере Кэстльри не лгал так непрерывно и беззаветно, как Меттерних. Александр не «дрожал перед британским правительством», как пишет Гентц; он лишь считал его в тот момент самым сильным после России и делал отсюда надлежащие выводы. Кого царь совершенно не выносил, так это христианнейшего короля божьей милостью Франции и Наварры Людовика XVIII. Александр не очень хотел сажать Людовика на освободившийся французский престол. Некоторое время он даже носился с мыслью о воцарении «Наполеона II», маленького Римского короля. Когда все-таки воцарился Людовик, Александр решительно настаивал на необходимости дать Франции конституционную хартию, не потому, конечно, что царю нравились конституционные учреждения. Но как царь так и умный, ловкий корсиканец Поццо-ди-Борго, советник царя по французским делам, убеждены были, что Бурбоны будут сметены новой революцией, если в качестве громоотвода не установить во Франции конституции. Александр презирал и короля Людовика XVIII и брата его Карла Артуа, а они его боялись и готовы были на всякие махинации, чтобы избавиться от его опеки.