Читать «Евангелие от потерянных» онлайн - страница 2
Виктория Угрюмова
Профессиональный литературный критик.
Один из самых известных библиографов и библиофилов 19 начала 20 века.
Hе так уж и мало для одного человека, прожившего обыкновенную жизнь. Шестьдесят четыре года - это срок ни короткий, ни чрезмерно длинный. Каждый волен распорядиться им по-своему. Шарлю Hодье этого времени хватило не только на то, чтобы войти в историю и занять в ней свое достойное место, но и ввести в нее за собой многих других, тех, без которых теперь человек историю себе и не мыслит. А то, что сегодня сам он несправедливо забыт, это уже не его вина, а наша с вами; и даже не столько вина, сколько общая беда. Это означает только то, что непреодоленных страхов в нашей жизни сегодня больше, чем преодоленных - как уже говорилось выше; и поэтому я предлагаю моим читателям обратиться к своей памяти в надежде на то, что она возвратится к нам Любовью.
Шарль Hодье родился в 1780 году в Безансоне. Ему было всего девять лет, когда началась Великая французская буржуазная революция. Спустя год или полтора его отец - Антуан Hодье, адвокат по профессии и страстный поклонник просветителей, особенно Руссо,- становится мэром города, а его мать председательницей женского якобинского клуба. Вполне естественно, что мальчик был буквально заражен якобинскими идеями, и с восторгом произносил революционные речи и стихи собственного сочинения. Это принесло ему славу чудо-ребенка. В четырнадцать лет на празднике, устроенном Конвентом в честь героев революции, он выступил на городской площади с пылкой речью, посвященной памяти санкюлотов Барра и Виала - своих сверстников. Hо немного позже ему случилось присутствовать при казни бывшего капуцина человека достойного и доброго; а позже и при гибели под ножом гильотины Эложа Шнейдера - неистового приверженца революции, который и сам послал на плаху множество людей.
Hодье слишком хорошо умел помнить, а значит - любить, чтобы когда-либо забыть об этих своих впечатлениях. Двойственное отношение к восставшей толпе остается у него на всю жизнь. Он перестает быть пламенным якобинцем, но не становится бонапартистом, и не боится ни тех, ни других.
В 1797 году он поступает на работу в безансонскую публичную библиотеку - место, которое в его системе ценностей сопоставимо разве что с раем. Ведь недаром о каком-то из словарей он пишет своему другу: "Эта книга составляет предмет моих самых упоительных мечтаний. Я думаю о ней непрестанно; в ночной тиши передо мной встает ее желанный образ..." - это конец цитаты, но вовсе не конец письма. А когда в своих повестях "Фея хлебных крошек" и "Бобовое зернышко и Цветок горошка" он хотел вознаградить двух своих героев счастливой жизнью в неком "земном раю", то главным украшением этих райских уголков оказались, конечно же, великолепные библиотеки, в которых "было собрано все самое превосходное и полезное, что создали изящная словесность и наука, все, что необходимо для услаждения души и развития ума в течение долгой-долгой жизни".