Читать «Беспризорница Юна и моркие рыбы (Книга 1)» онлайн - страница 19

Потом пустая чашка мягко стукнула о ковер.

- Эй, послушайте, я хочу спросить!

Голос Юны прозвенел на весь зал, он был чрезвычайно воинственный. Все посмотрели на нее. Папаша Маугли рявкнул:

- Хочешь спросить - спрашивай, чего молчишь!

- Хочу, и спрошу, - заявила беспризорница Юна. Голос ее не утратил воинственности ни на грамм. - Может мне кто скажет?.. В общем - почему это Санта королева?..

Застыло молчание. Затем кто-то хмыкнул и произнес:

- Да, действительно, почему она, а не ты? Даже обидно...

Юна резко повернулась в ту сторону:

- А ты, граф де Билл, молчи! Я не спрашиваю про себя, просто, - так нечестно, вот что! Если есть трон, то все должны на нем сидеть, все по очереди, а не кто-нибудь...

- Ты просто завидуешь... кому-нибудь! - в восторге пропищала Анна-Лидия.

- Кое-кто сейчас просто получит по мозгам, - пообещала Юна.

- Тихо! - рявкнул Папаша Маугли. Он встал. Подошел к беспризорнице Юне. Протянул ей руку.

- Ты чего? - спросила Юна, ощетинившись. Папаша Маугли тряхнул бородой, кивнул на трон:

- Садись!

Беспризорница Юна вскочила:

- Вы здесь все точно дураки! Сто лет мне нужен ваш несчастный трон! Из-за вас Санта и думает всегда, что она главнее... - Голос ее сорвался.

И тогда прозвучал другой голос, негромкий и мягкий.

Дона Бетта, отвернувшись от печки, смотрела на Юну, и отблеск огня был в ее глазах. Помолчав, она сказала Юне: - Отчего бы тебе, в самом деле, не попробовать первой то, что ты предлагаешь?

Наступила тишина, дона Бетта отвернулась обратно к печке. Папаша Маугли буркнул что-то и сел на свое место. Юна же стояла, и все смотрели на нее. Юна фыркнула, затем решительным шагом пересекла зал и села на трон.

5. ВОРОБЕЙ СИДИТ НА КРЫШЕ.

В некотором царстве... ну ладно. Жила-была воробей.

Почему "жила-была", а не "жил-был"? Потому что воробей была девочка, и лет ей было, наверное, четырнадцать, но точно я не знаю. Пусть четырнадцать. Она училась в школе на тройки.

Чик-чирик, чирик-чик-чик, трр. Воробей не любила школу, не любила своих одноклассников - они все время задевали ее и клевались. Клевались или плевались? Плевались тоже. Воробей не любила своего папу, потому что получала от него только подзатыльники и затрещины, когда он видел в ее дневнике двойку или замечание. Мама никогда не защищала воробья, наоборот, они наперебой ругали ее, обзывали лентяйкой и неблагодарной дрянью и обещали ей, что она никогда не выйдет в люди.

- А разве я не люди? - плача, спросила как-то раз воробей, и папа рассердился и больно шлепнул ее, а мама сказала:

- Ха! Ха! Ха! Люди! Вы посмотрите на нее! Люди!

И воробей, плача, выбежала из квартиры и убежала на крышу. На крыше она сначала плакала, потом перестала, сидела, свесив ноги, смотрела вниз и думала, кто же она, если не люди, и наконец поняла, что она воробей.

На крыше было хорошо, только холодно иногда. Зато на крыше никто ее не трогал, папа с мамой не знали, куда она убегает, и ругали ее за то, что она шляется целыми днями; но воробей не говорила им, что она не шляется, а сидит на крыше, - и поэтому могла не бояться, что кто-нибудь найдет ее здесь. Особенно хорошо было на крыше, когда на город снисходила темнота (темнота всегда снисходила), и весь город загорался огнями фар и фонарей, и становился как новогодняя елка, или как большой аквариум с покрашенным в черный цвет задним стеклом, который она видела в зоомагазине. Воробей сидела и смотрела на эту красоту, а этот дом был такой высокий - четырнадцать этажей, один из самых высоких домов в городе, а она, воробей, жила на тринадцатом этаже этого дома. Кажется, совсем близко от крыши - но на крыше она чувствовала себя далеко-далеко от папы с мамой, от своей квартиры, и никто не мог найти ее здесь; и вот она сидела, свесив ноги, и смотрела на город внизу, и не боялась, что упадет - ну и пусть упадет, зато тогда не придется возвращаться домой. Но все-таки она не упала. Ни разу, и всегда приходилось возвращаться домой, и воробей старалась делать это как можно позже, хотя и знала, что ее будут ругать.