Читать «Корона на завязочках» онлайн - страница 24

— На студенческой выставке видел работу Ады Рыбачук. Это по-настоящему хорошо.

Ада исчезла из моей жизни: я уезжала из Киева, она уезжала из Киева… Из мелькавшего в журналах, узнавала в разное время, что Ада Рыбачук и Володя Мельниченко живут и работают на Севере; запомнила название: остров Колгуев — место их долгого пребывания, прочитала рассказ о них художника Рокуэлла Кента (почитала, порадовалась, погордилась. Снова подумала: отец был прав). Потом в другом журнале появились их имена в связи с участием в конкурсном проекте по созданию памятника в Бабьем Яру…

Но все это было еще далеко от меня. Вернее, я была еще далеко.

Встретились мы через много лет. Как все живые, я ходила на кладбище навещать могилы близких, а Ада и Володя там работали: создавали памятник киевлянам — целый комплекс, который они называли Парком памяти. Описывать не стану, такова специфика места и работы.

Мы виделись часто: я приходила к ним на «объект», чаще всего заставала их на лесах, во время работы. Иногда виделись у них в мастерской, и у меня дома. Относились и относимся друг к дружке с нежностью: свидетели детства. Ада помнит мою семью («Папа катал тебя на спине и рычал, как лев. Говорил, что ты его дрессировщица. А я завидовала»). Вот этого я как раз не помню. Зато помню ее родных, особенно ясно вижу бабушку Варвару Афанасьевну: она, кажется, и сделала Аду Адой).

В общем, было нам о чем говорить и о чем молчать.

Пришли Володя и Ада на последнюю прощальную выставку работ отца — это было и мое прощание перед отъездом. И держались они как бы в тени: им все казалось, что их присутствие может навлечь… («тебе предстояла таможня…» — напишет она вдогонку. Я храню это «письмо вдогонку» — вот уже сколько лет. Письмо от Ады и Володи).

Что навлечь, почему?

Кордон милиции я увидела еще издали. Возле спуска в низину, — к стене, к комплексу Памяти, — милиционеров особенно много. Сгрудились. Не пройти. В воздухе повис рев машин, еще какой-то надсадный гул — звук катастрофы. Что это?

«Давайте, проходите. Я сказал, не задерживайтесь». Милиционер разве что не замахивается… «Вы по какому понимаете?»

Если бы услышала выстрелы, — не удивилась бы.

Акция. У меня она ассоциируется с одним: с Бабьим Яром.

Низина. Холмы вокруг. Кладбище. Что там ревет? Акция. Уничтожение.

Потом мы узнаем, что работал насос, качающий цемент — заливали изображения на Стене Памяти: история Киева и киевлян в рельефах — многолетний труд Ады и Володи.

Рядом, через дорогу перейти, — старые домишки. Там живут люди, которых я знаю: они ухаживают за могилами. Фамилия известной мне пожилой пары — Розенкранц. У них свои счеты с властями: рассчитались за фамилию. Много лет провели в Северном Казахстане. Вернувшись, поселились подальше от людей, в старой развалюхе. Жили огородом и грошами за услуги. Они немногословны: с такой фамилией многословными не бывают. Даже молчать опасно, не то, что говорить…

— Один образованный такой спросил: «Это что за шекспировские штучки?» Причем здесь какой-то Шекспир?

— Что случилось? — спрашиваю у Розенкранца.