Читать «Литературная Газета 6456 ( № 13 2014)» онлайн - страница 35
Литературка Газета Литературная Газета
«Это не исторический роман», – сказал в интервью о «Харбинских мотыльках» Андрей Иванов. И правильно сделал, что сказал: многие до сих пор воспринимают этот роман как запоздалую эмигрантскую беллетристику или в лучшем случае как реконструкцию исторических событий. Всё это в романе есть, и против исторической правды Иванов не грешит, только вот реконструкция сознания героя (или героев) волнует писателя гораздо больше, чем воссоздание исторических событий. «Харбинские мотыльки» – ещё один «неисторический роман» (вспомним «Лавр» Е. Водолазкина), в котором исторический контекст играет роль вспомогательную: Водолазкину он помогает говорить о Боге и вечности, Иванову – о распаде и небытии. Эпоху для этого разговора Иванов выбрал идеальную: крах Российской империи, Гражданская война, эмигрантская Эстония, идеи фашизма. То, что нужно, если поставлена задача создать атмосферу хаоса и декаданса.
Художник и фотограф Ребров, человек трагической судьбы и неординарного таланта. Его семья умирает по пути в Эстонию, сам же Ребров находит в Ревеле пристанище и работу в фотоателье. Нансеновский паспорт делает его фактически бесправным, но не может ограничить таланта художественного: Ребров пишет картины и статьи, он мастер дагеротипа. Не скажешь, что Ребров зарывает талант в землю, скорее, дарование его растворяется в хаосе и мороке эмигрантской жизни. Однажды ночью он придумывает стих, который как нельзя лучше его характеризует:
Ребров физически ощущает смерть, приближающуюся и неотвратимую. Бытие перейдёт в ничто, конечность жизни обретает сакральный смысл, а само существование превращается в абсурд. «Вся моя жизнь, как кривая нога Ипполита из Madame Bovary, высохшая, как то дерево в парке: большей частью сухое, треснуло, но живёт, так и я. Мою ногу уже не выправить; ампутировать разве что», – пишет художник в своём дневнике. Вспоминается при этом набоковский собирательный образ русского эмигранта – Пнин, в самой фамилии которого зашифрованы оторванность, сухость, бесплодие. Пень пнём, как говорится. «Сухой, треснул, но живёт». Только для чего живёт?
