Читать «Газета Завтра 813 (77 2009)» онлайн - страница 57

От души поздравляю тебя, мой друг, с юбилеем!

Владимир Бондаренко

Если человек пошёл через болото и утонул в нём, не скажешь ведь, что он не виноват. Эту фразу когда-то я выдумал, и она осталась.

А только что на кухне я сказал жене:

- В сущности, я потерпел в жизни поражение.

- А какой бы ты хотел победы, и о каком поражении ты говоришь? - спросила жена.

Я ответил:

- Мне уже тридцать шесть лет. - И затем, подняв руки, показал рваные рукава своей рубахи. - В тридцать шесть лет не ходят в таком виде, если человек одержал победу, - продолжал я. - Так считается по обычным человеческим меркам.

Затем я ушёл в свою комнату, где на столе лежала чистая бумага, и сверху было выведено название: "Без движения". Я собирался написать рассказ с таким названием, хотя и сам не представлял себе, о чём буду писать.

Сегодня у меня был день отчаяния. Таких дней бывало много и будет еще немало. Это отчаяние обрушилось на меня с утра, как только я проснулся и открыл глаза. Мы должны были пойти в кино с детьми на утренний сеанс. Я стал одевать младшую и обнаружил, что колготки её дырявы. Я нашёл другие, потом третьи колготки, но все они также были с дырами. И я накинулся с бранью на жену: почему не следит за одеждой детей, почему не обшивает их, если она может шить и имеется у нас швейная машинка. Жена поначалу пробовала отвечать, потом стушевалась. Настроение ей подпортил я основательно.

А затем мы пошли в кино и смотрели его, и это был очень скверный, примитивный фильм. Стремление авторов следовать какому-то благополучному реализму свелось к обыкновенной придури, начисто лишенной стиля, поэзии, романтики Стивенсона. Было видно, что творцы фильма трудились с тягостным чувством и были страшно довольны, когда завершили, наконец, поднадоевшую работу. Единственное творческое удовлетворение промелькнуло в тех заключительных кадрах, где показали каюту, доверху набитую найденным пиратским золотом.

Возвращаясь после кино домой, я посмотрел на своих девочек, идущих по обледенелой грязной дорожке, под мартовским солнцем - и вдруг с пронзительной болью обнаружил, как плохо, ненарядно, бедно они одеты. Всё на них было случайно, не по росту, некрасиво. А ведь была уже середина семидесятых годов, когда плохо одетых людей в Москве редко удавалось встретить. И тут я окончательно понял, что живу неправильно, грешно, и что по-другому жить уже не смогу.

Правда, я решил, что если в дальнейшем так пойдёт дело, то брошу всё и устроюсь работать на стройку. Буду такелажником, разнорабочим, кем угодно - и тут сладостная фантазия унесла меня, рисуя картины духовного обновления.

Очнулся я лежащим на пружинном матраце, старом безобразном одре, который давно пора выкинуть на свалку. Дети играли где-то на улице. Жена ушла в магазин. Я был один в квартире, и на моём столе лежала чистая бумага с выведенным заголовком рассказа…