Читать «Журнал Наш Современник №11 (2004)» онлайн - страница 6

Сегодня Суворин важен для нас, прежде всего, как создатель единственной русской национальной газеты, имевшей такой гигантский и длительный общественный (и коммерческий) успех. Влияние “Московских ведомостей” Каткова не выходило (за исключением периода польского восстания 1863—1864 гг.) за пределы правительственных сфер, издания Ивана Аксакова были широко известны лишь в узком кругу приверженцев славянофильства (за исключением периода балканского кризиса 1876—1878 гг.), суворинский орган читала вся Россия сверху донизу. О феномене “Нового времени” лучше всего сказал Розанов: “...До 1904—1905 гг.... голос всех других газет — притом довольно читаемых — был до того глух в России, до того на них всех, кроме одного “Нов. Вр.” (так у Розанова. — С. С. ), не обращал внимания, — не считались с ними, не отвечали им, не боялись их ругани и угроз и, увы, не радовались их похвалам и одобрениям, как бы они все печатались на “гектографе” и вообще домашним способом, “еще рукописно” и “до Гуттенберга”, как ученические школьные журнальчики. ...На много лет, на десятки лет, — “Нов. Вр.” сделало неслышным ничей голос, кроме своего. ...великое дело “Нов. Вр-ни”... основывается на том, что в России рассматривали... что это есть единственная газета собственно русская, не с “финляндским оттенком”, не с “польским оттенком”, не, особенно, с “еврейским оттенком”, а своя, русская: и все нормально-русские, просто русские, держатся ее; потому что иначе и взяв в руки другую газету, они, собственно, потеряли нечто в “русском в себе”, а они этого — не хотят”.

Вроде бы легко возразить Василию Васильевичу: неужели Катков и Аксаков менее русские, чем Суворин? Но на самом деле он прав: при всем своем пламенном патриотизме и Катков, и Аксаков были страшно догматичны и нетерпимы, принимая русскость только в том виде, который отвечал их представлениям о ней (“я не могу печатать в газете того, с чем я не согласен вполне” — подлинные слова Аксакова, приблизительно так же думал и Катков, отказывавшийся публиковать не нравившиеся ему сочинения или главы из сочинений Достоевского, Толстого, Лескова, Леонтьева). Между тем русскость — вещь гораздо более широкая, чем славянофильство или голое “имперство”, — вот что понимал или чуял своим необыкновенно острым нюхом Алексей Сергеевич. И поэтому в “Новом времени” не было унылого монолога одной какой-то, пусть даже самой благородной, доктрины. Газета представляла собой, по определению Меньшикова, “парламент мнений”, где совершенно обычным делом была яростная полемика между ее основными авторами, и где на одной и той же полосе соседствовали самые разные, порой полярно противоположные друг другу утверждения, за исключением, конечно, враждебных России!