Читать «Газета Завтра 354 (37 2000)» онлайн - страница 29

А вот как смотрелись "победы" американцев из немецкого окопа. Вспоминается моя встреча с командиром гренадерской роты из "армии" Моделя: "Она (рота) была плохо укомплектована — в основном из солдат как бы "второго сорта", последних призывов, из госпиталей. Смотрим, приближаются американцы, с их джипов музыка слышится. Открываем редкий огонь. Боже, что тут началось! Откатились назад, хотя было их не меньше двух батальонов. Вызвали авиацию. Нас утюжат час, два, три... Потом снова идут. Откопались, кто остался в живых, стреляем: мы ведь солдаты, хотя нас уже всего человек пятнадцать. Опять отступают, и начинает нас кромсать артиллерия. День, два... Потом снова авиация. Сидим четверо. Голодные, без боеприпасов, и так стыдно сдаваться черт знает кому! Плюнули на все и просто сидели на бруствере. Потом они пожаловали. Веселые, гордые одержанной победой, жвачку жуют",— тут рассказчик энергично сплюнул. И еще. Как-то в гостинице Дортмунда я чуть ли не до утра провел в беседе с "ночным портье". Оказалось, что тот был здесь же зенитчиком во время войны. "У нас в расчетах катастрофически не хватало людей, и эсэсовцы однажды пригнали нам русских военнопленных, чтобы те были подносчиками снарядов. Те отказались, и их расстреляли. С тех пор я возненавидел американцев: бомбят с недосягаемой высоты. куда попадет, а эти парни проявляют верность союзническому долгу ценой своих жизней".

И невольно сплыла в памяти еще одна история. Однажды из того же Мюнхена я летел в Гамбург для переговоров с издательством "Ровольт". Еще перед посадкой привлек внимание крепкий, так и пышущий здоровьем пожилой мужчина в баварском наряде: короткие кожаные затертые штаны, чулки плотной вязки, замысловато расписанная безрукавка, ботинки из толстенной, наверное воловьей кожи, а венчала все кокетливая зеленая шляпа с пером... Билеты не нумеровали, и я сразу же плюхнулся рядом с картинным баварцем. Он прямо-таки светился благодушием. "Война?"— спросил я, кивнув на его левую руку без большого пальца и в шрамах. "Нет,— охотно отозвался он.— Я, видите ли, столяр-краснодеревщик, любую "старину" могу. Это в нашей семье родовое. Даже фамилия у меня такая — Тышбайн ("ножка стола", ну и ну!). "По делам в Гамбург?" — "На традиционный сбор: я ведь бывший подводник". — "В газетах это подчас называют "сборищем реваншистов",— подначил я. "Да чушь свинячья!— посерьезнел он.— Пьем шнапс-пиво, вспоминаем молодость. И слезу прольем — ладно, хоть живые остались. Из наших краев в дивизионе я лишь один оказался, сразу и кличку получил "Баварец". Вот нарядился, чтобы ребят позабавить. А вот с именем мне просто не повезло,— увлекся сосед,— назвали Адольф Тышбайн. Потешались надо мной..." — "Ну а с нами, "рус-Иванами" приходилось?" — Я умышленно употребил словцо из лексикона немецких солдат (для любознательного читателя: "русский" правильно по-немецки Russe, "русе", а RuЯ*, "рус", означает просто "сажа", "копоть"; выходит, "рус-Иван" звучало как уничижительное "Иван-чумазый". Потом в их фронтовом речевом обиходе можно было услышать выражение типа: "А здорово в этом бою они нас закоптили!" — это уже когда нас, русаков, зауважали...) "Вот оно что, так вы из России!— радостно заулыбался он.— Ни разу не встречал...— и приветливо пожал мне руку.— Слава Богу, в войну с вами не сталкивался, а мог бы. В январе 1945-го загремел в госпиталь, отравился чем-то. Потом приготовили к выписке, даже включили в список на транспорт, на него много нас собирали, да в то утро в друг резко подскочила температура — отменили. А то быть б мне..." — "Уж не на "Густлов" ли вас прочили? — встрепенулся я. "Именно! Как раз под торпеды вашего Маринеско..." — "И фамилию его знаете?" — "Еще бы! И запомнить легко было**, да и приказ нам зачитывали — фюрер тогда траур объявил, как после Сталинграда, назвал вашего героя своим личным врагом. Вот был подводник! Сто экипажей наших субмарин пустил на дно!" — "Еще там было много высших чинов рейха". — "Ну этих не жалко, туда им и дорога, из-за них, сволочей, нас и стравили с вами. И знаете,— добавил "Баварец",— может, не поверите, на наших встречах мы всегда пьем в память о Маринеско. Спросите любого из нас, кто в мире подводник номер один? Ваш Маринеско! Он один навоевал за всех русских союзников. После него наш подводный флот был попросту списан со счетов..." Какой-то ком перехватил мне горло... До чего же глубокий след оставил в истории Александр Иванович! А в моей записной книжке остались лишь три слова о той встрече: "Адольф Тышбайн... Маринеско".