Читать «Умножение скорби» онлайн - страница 4

Тогда она не понимала, что с ней творится.

Она стыдилась меня, себя, прятала ставшие вдруг сухими и лихорадочными глаза. Нина нервничала и ненавидела себя с того самого дня.

— Маш! Я знаю, что это идиотизм! Ничего дебильнее и придумать нельзя, но я не успокоюсь, пока не сделаю эту глупость, — она будто выпрашивала у меня позволения послать ту первую записку.

— Ты не боишься последствий? — уныло предостерегала я, помня, что доверять чувства бумаге — по меньшей мере, неосторожно.

— Да плевать мне на последствия! Мне всё равно, что он обо мне думает. Просто мне кажется, мне станет легче, если я переброшу на него хоть капельку этого напряжения.

— Дерзай! — пожала я плечами.

Потемнело. На затихшую землю опускался туман. В сиреневом небе то и дело вспыхивали облака, обжигаемые лучами заходящего зверовато-красного солнца. Старуха неспешно бродила по лесу. Её не беспокоила подступающая темнота. Она не боялась ни ночи, ни чёрной бездны тьмы, ибо и та, и другая были её неразлучными спутницами — она почти совсем ослепла. Прожив почти десять лет одна, в некогда полном весёлых голосов и достатка доме, старуха каждое утро обнимала пустоту. Нет, она уже ничего не боялась. Разливающееся над чащей зарево позволило ей разглядеть в тот вечер замёрзшую гадюку, умирающую среди прозрачно сонных кустов. Что-то заставило её подобрать змею, отнести в свой дом. Может, ей хотелось о ком-то заботиться? Так или иначе, но она отпаивала её молоком, отогревала хворостом, мерцающим рыжеватым пламенем в камине. Гадюка отогрелась, поправилась и, набравшись сил, ужалила старуху.

— Боже мой! — хрипела умирающая. — За что? Ведь я спасла тебя!

— Хм… — убийца даже как будто удивилась. — Но ты ведь знала, что я змея!

Их переписка длилась целую вечность. Сперва Нина, казалось, успокоилась, добилась желаемого результата. На следующий день после её первого намёка на признание непонятно в чём Саша выглядел ошеломлённым, смущённым. Это шло в разрез с его обычной невозмутимостью, и мне приходилось сдерживаться, чтобы скрыть многозначительную улыбку. Его глаза теперь засияли как-то иначе. И я тогда даже сумела заметить в их чернеющей пустоте золотистые искры живого манящего костра, о которых мечтательно нашёптывала мне вечерами Нина. Как ни странно это звучит, но он помолодел и даже похорошел благодаря свежему румянцу, окрасившему его обычно по-восковому бледное лицо. Но Саша, конечно, не искал блуждающим взглядом виновницу этих перемен. Он знал, кто автор записки. Не мог не знать. Он безусловно намеренно переместился на лекциях поближе к нашей парте и, сидя сзади, видимо, ожидал следующего хода со стороны Нины, наблюдал. А Нина, по её словам, ничего не ждала. Она была счастлива — ей удалось обставить этого гения местного масштаба, она смогла вызвать в нём самые примитивные из человеческих чувств, порождённых цивилизацией. Саша по-настоящему смутился, недоумевал. Но битву Нина не выиграла. За первой запиской последовали ещё десять подобных же излияний. Ответных действий противник не предпринимал. Ежедневно атакуемый, он как будто игнорировал её выпады и не только не шёл ко дну, но даже не собирался скрыться из под огня её дерзких нескромных посланий, которые всё больше выдавали смуту, заполонившую её непривыкшее к неясностям сердце. Нина мрачнела, дурнела, иссушала себя бессонницей и стихами. И всё более отдалялась от меня. Она вдруг перестала доверчиво заглядывать мне в глаза, откровенничать, и лишь с наигранной беззаботностью пыталась болтать на какие-то отвлечённые темы. Иногда я чувствовала на себе её вопрошающий, горящий взгляд, который она ловко прятала под густые ресницы — стоило мне попробовать поймать его в поле зрения. Я не знала, как к ней подступиться. К тому же, признаюсь, я была обижена. Мне были непонятны причины её неожиданной холодности. Я осознавала, конечно, что Нина из тех людей, которые избегают общества близких, когда им плохо, но всё-таки не сумела справиться со своей глупой обидой.