Читать «Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)» онлайн - страница 115

Георгий Давыдович Венус

Кивая нам головой, врач оправлял очки. Очки очень не шли его молодому, бритому лицу. Впрочем, врач обыкновенно носил пенсне. Но перед обходом он снимал его. "Солдаты не любят!" - думал он. Врач Азиков думал вообще очень много. Еще больше он разговаривал с офицерами. Чаще всего о своей клиентуре в Москве, которая "ходит теперь черт знает к каким врачам... По-ду-ма-ешь!.." Думал он еще и о русском народе, о роли интеллигенции и о ее заданиях. Офицерам он говорил, что понимает солдат и умеет с ними разговаривать. Очевидно потому, говоря, например, о нагноении, он начинал с яровых хлебов и кончал земельным законом генерала Врангеля.

- А, Глащук, здравствуй!

Доктор склонился над кроватью Глащука, тонкий и длинный, как удочка.

- Ничего, брат!.. Ничего!.. Думал я о тебе!.. Много думал!.. Дело твое вовсе не пропавшее!.. Снимем руку, да, брат, снимем, ничего не попишешь!

- Господин доктор!..

- Но стоит ли, брат, из-за пустяков беспокоиться!.. Вернешься домой в Екатерикославскую... Теперь, при современных, брат, земледельческих орудиях и одной рукой крестьянствовать можно.

- Господин доктор!..

Потолок надо мной вдруг плавно качнулся и побежал вверх голубыми полосами. В голубом небе загорелось солнце. По залитой солнцем дороге качалась, уходя куда-то, нагруженная соломой арба. Высоко на арбе стоял Глащук. Правил одной рукой, туго намотав на нее вожжи...

- Ну и слабость! - услыхал я далекий голос доктора, когда холодной рукой взял он меня за пульс.

Проснулся я в обеденное время. Два санитара возле кровати вахмистра ставили на пол носилки. Ворочали большое, желтое тело. Короткая пижама с красным крестиком на кармашке не прикрывала его живота. Живот был перевязан. На перевязке алело кровавое пятно, круглое как пуп.

- Седьмой за ночь! - сказал санитар-пленный.- Бери его за ноги и поворачивай!

- До сердца дошло!

- Что это дошло? - спросил я.

- Да заражение.- И Глащук стал здоровой рукой щупать больную. Он подымался по руке все выше и выше. Ему казалось: боль ползет к сердцу...

- Пусть режет! - сказал он, вдруг оборачиваясь ко мне.

Прошло недели две.

В окно лил дождь. На стекле, сквозь мутные потоки, сочился осенний серый день. Возле окна стоял Глащук. Правый рукав его лиловой пижамы беспомощно болтался.

- Зацепить бы куда... Мешает!

Сестра Людмила обещала английскую булавку. Потом забыла. У нее было много дел: поручик Лебеда, гвардеец, поправлялся...

Когда Глащук двигал левой рукой, над правым его плечом, почему-то быстрее здоровой руки, подымался короткий обрубок, круглый, как банка из-под французских консервов.

- А ну, дай-ка устрою!..- сказал новый сосед Глащука, молодой, кучерявый фейерверкер Попелюх, и, перевязав рукав узлом, укоротил его вдвое.

И вот пустой рукав Глащука стал болтаться матерчатой куклой с крохотной головкой-узлом и в широкой, бледно-лиловой юбке со сборками.

- Ну как, Глащук?..

- Ну что, Глащук?.. Поправляешься?..